– Ладно, не подначивай. Уж не первый день знакомы. Что меня тревожит, говоришь?

То меня тревожит, Микула, что планы врагов мне ясны. Понятно, что Америка хочет сделать с советской властью, и как она этого добивается, тоже вижу. И что советская власть уже ничем ей не ответит, опять же, очевидно. Только вот не вижу я, что с нами будет. Как, например, ты на ликвидацию социализма отреагируешь. Куда люди от этой новой жизни денутся, ведь они не готовы к другой жизни. А это трагедия, страшные последствия, понимаешь?

– Ну, ты уж сказанул, страшные последствия. А чем они страшней прежних дел? Вон, при коллективизации сколько людей сгинуло. Я тогда молоденьким мальчишечкой был, но все хорошо помню. Потом война тоже большой бедой была, а после войны – голодные годы были. Уж настрадались мы всласть, так настрадались, как никакой другой народ. Это ты, Аристарх, потому так переживаешь, что молодой еще, историю не видел.

– Да, мне взрослыми глазами на главные беды взглянуть не довелось. Но все равно, я думаю, очень плохо будет.

– Ты себе сердце не рви. Оно, я смотрю, у тебя из тонкой материи сделано. Меня лучше послушай, полезно будет. Так вот, беда, конечно, идет, что говорить. Но нужна она нам, Аристарх, поверь, нужна. Просто необходима. Советская власть народную душу малость перекосила, исправлять надо.

– В какую сторону она ее перекосила?

– А вот в какую. Сталин-то голова был, скумекал, что народ общиной жить привык, и ему свои колхозы подсунул. Только малость просчитался. Потому что в общине все разумно распределялось: свое и общественное. А Сталин перекосил. Колхоз – это уже не община, в нем работают из-под палки. Что тогда получилось? От работы мы отвыкли. Ты видал, чтобы русский работать не любил? Никогда этого не было, а теперь есть, сам знаешь. Большой перекос! Ох, тяжело его будет исправлять. Кто уже не сможет трудиться, как надо, кто сопьется раньше времени, а кто и вообще от тоски помрет. Но это жертвы на поле боя. Если победим – работать заново научимся.

– И как же ты это поле боя представляешь?

– А так: ты работаешь, а тебя обсчитывают. Ты работаешь, а тебя грабят. Вот тебе и поле боя.

– И что, это по-твоему, хорошо?

– Хорошо, потому что жулики нас опять заставят себя народом почувствовать. Один ты против жуликов не пойдешь, значит, ко мне за подмогой прибежишь, а я еще кого-то позову. Так и начнем все сызнова.

– Ты, Микула, в прошлом живешь. Сейчас такие технологии пропаганды, что не дадут нам всем объединяться.

– Технологии – это для стада. А мы с тобой, чай, племенные производители. Нам со стадом нельзя, мы своим путем топаем. А стадо за нами, правильно?

– Ты уж не вождем ли себя измыслил?

– А мне после женушкиной смерти ничего не страшно. Захочу, вообще, как Степан Тимофеевич выступлю. Кому хошь головку под крыло сверну.

– Вон она где, правда-матушка. Микула Селянинович нас в новый бой поведет против жулья и разбойников.

Микула стал серьезным, выпрямил грудь и тряхнул шевелюрой.

– Ты, Аристарх, зря шутишь. Микула не Микула, а люди, которые за народную долю встанут, всегда найдутся. Ты что думаешь, любого нашего мужика можно цацками купить? Купи его, как же! Будет он снова на кровососа работать! Это его прадед работал и не знал ничего про революцию. А мы-то знаем.