— Справа от меня двое лежат. Пойдем, досмотрим.

— Пошли, — недолго раздумывая, согласился тот.

Разведчики, пригнувшись, проскользнули в темноту. Боевики лежали прямо по ходу движения автомобиля. Их оказалось больше, чем предполагалось, — четверо. Подкравшись к ним на несколько шагов, не вставая с колен, разведчики произвели контрольные выстрелы в голову. Выждав минуту, осторожно оглядываясь, приступили к досмотру. Эдик деловито выворачивал карманы, затем достал нож, стал обрезать лямки китайских нагрудников и снимать их с тел.

— Стволов нет, побросали, — тихо шептал он.

«Как быстро коченеют», — думал Александр, сжимая растопыренные холодные пальцы убитых, для того чтобы стянуть с кистей браслеты японских часов «Сэйко» — желанного трофея.

— Смотри, справа еще двое.

— Нет, далеко не пойдем. Утром.

Низко пригнувшись, а где и ползком ребята вернулись назад в окопы.

Крестьяне, сбившись в кучу возле своих ишаков, на корточках просидели всю «войну» в ста метрах от центра событий. Как только стрельба стихала, раздавались крики: «Душман» — харап! «Душман» — харап!» Когда бой закончился, из толпы отделился один и, не разгибаясь, на четвереньках проворно полез по сопке. Поднявшись на вершину, в темноте безошибочно нашел Гугина, сел перед ним на колени. Грозя пальцем в небо, а второй рукой тыча его в грудь, стал выкрикивать:

— Харап! Харап!

— Это он говорит, что теперь нам «харап» будет. Может, в кишлаке еще «духи» есть?

Старик возбужденно размахивал руками, пытаясь языком жестов объяснить разведчикам, что им грозит опасность. Неизвестно, почему он так воспылал любовью к шурави. Может, потому что банда была не из местных. Вооруженных чужаков не любят нигде. Может, полагал, что спецназовцы теперь обязательно возьмутся за них.

Гугин, устав от его настойчивой фамильярности, отмахнулся от него и заорал:

— Да иди ты!

Старик, моментально уловив в интонациях командира шурави что-то родное, проворно развернулся, поднявшись с колен, рванул вниз, крича что-то на ходу. Его земляки вскочили на ноги и, торопливо подгоняя ишаков криком «чу-чу», погнали их от места засады только им известным путем в ночь. «Запомнят эту ночку», — подумал Саня.

Дождавшись рассвета, спецназовцы приступили к досмотру убитых. Боевики разительно отличались от местных крестьян, захваченных ночью. Одежда на них была новой, из дорогих качественных тканей. Обувь под стать ей: кожаные сандалии с набитыми высокими каблуками были украшены металлическими клепками. От уже остывших тел исходил сладковато-приторный запах смерти, еще не перебивший до конца аромат розового масла — запах «душмана». Время не сотрет этот аромат в памяти тех, кому довелось ощутить эту тошнотворную смесь восточных запахов и розовой воды. Ее невозможно спутать ни с какими другими запахами.

Было очевидно, что это не те члены гордого «пуштунского» племени, из века в век обрабатывающие землю, а при необходимости с оружием в руках защищающие ее. Это были люди, хорошо уяснившие, что труд лишать жизни оплачивается гораздо выше, чем, каждодневно изматывающий плоть, крестьянский. Наемники. И когда шурави уйдут, они продолжат убивать. Их богом был автомат Калашникова.