Его голова гудела от криков – кричали его люди, кто-то внутри корабля, даже Лейн. Он попытался вспомнить, как отключить каналы: громкий шум мешал думать. Его собственное хриплое дыхание ревом накладывалось на крики, словно ему в оба уха дул гипервентилирующий великан.

Он увидел, как еще один из его отряда отлетел от корпуса, отключив действие ботинок и ничем не удерживаемый. Он просто улетел, возносясь в бесконечность. Если у его скафандра и был ранец, он не сработал. Несчастный просто продолжал лететь, уходя в никуда, словно не в силах был делить корабль с деловитыми монстрами, стремящимися пробраться внутрь.

Еще один паук приземлился на спутанную женщину рядом с Карстом, просто завершая гигантский прыжок, вытягивая лапы. Карст слышал, как она вопит, – и качнулся вперед, пытаясь выцелить тварь, которую колотила дергающаяся женщина.

Паук вцепился в нее – и Карст увидел, как он тщательно пристраивает свой ротовой аппарат – или что-то на нем закрепленное, – взрезав шов между пластинами резким непреодолимым движением.

Костюм загерметизирует прокол, но это не защитит женщину от того, что в нее впрыснули. Карст попытался вызвать с ее скафандра медицинские сведения, но не смог вспомнить, как это делается. Она застыла, безвольно раскачиваясь на креплении ботинок. Что бы это ни было, действовало оно стремительно.

Ему наконец удалось выключить у себя в голове все голоса, оставив только свой собственный. Наступило мгновение благословенной тишины, в которой он мог надеяться как-то вернуть управление ситуацией. Должно быть какое-то волшебное слово, какой-то невероятно эффективный приказ, который отдал бы талантливый командир, – приказ, который вернул бы должное направление эволюции и позволил человечеству победить этих выродков.

Что-то прыгнуло ему на спину.

«Как муравейник», – думает Порция.

Конечно, это неправда: она просто говорит так себе, чтобы нейтрализовать бесконечно чуждое окружение, которое на нее давит.

Она родом из города-леса, заполненного сложными многогранными пространствами, однако архитекторы ее народа даже трехмерную географию подстроили под свои размеры, расчленяя огромное до тех пор, пока оно не становится управляемым, контролируемым. Здесь великаны сделали то же самое, создавая помещения, которые для них, наверное, были бы тесноватыми и сковывающими, однако Порцию эти преувеличенные масштабы пугают, постоянно напоминая об огромных размерах и физической силе богоподобных существ, которые создали это место и чьи потомки все еще здесь живут.

Еще неприятнее неумолимая геометричность. Порция привыкла к городу с тысячью углов, цепью стен, полов и потолков, навешенных под всеми мыслимыми углами – к миру натянутого шелка, который можно убрать и снова составить, разделить и подразделить пространство, и бесконечно подгонять его под свои потребности. А великаны должны всю жизнь обитать среди этих жестких не изменяющихся прямых углов, заточенные между массивными твердыми стенами. Ничто тут даже не пытается имитировать природу. Вместо этого все сжимает стальная рука этой тиранической чужой эстетики.