Он вдруг осознал, какой его жизнь видится постороннему.

– Какое слово в английском есть для такого?

– Какого?

– Человека вроде меня.

Я задумался. Майкл предложил:

– Low society?

– Нет. В английском нет точного слова.

Мы пошли дальше. “Когда мне нужна помощь с английским, я лезу в интернет. Если не могу найти, спрашиваю вас”, – объяснил он. Я почувствовал, что должен найти нужное ему слово. Он жил гораздо лучше, чем деревенские жители, но застрял на пути к успеху. “Я думаю, можно назвать вас так: aspiring middle class”, – наконец сказал я. Майкл попросил меня записать это в блокноте и забрал листок.

Мы подошли к захудалому офису по продаже недвижимости. Я просмотрел объявления об аренде в окне. Самое дешевое место (и м^>2) стоило триста долларов в месяц – больше, чем зарабатывал Майкл.

Жизнь Майкла в столице разошлась с его ожиданиями. Он не доверял людям в издательстве: “Они просто хотят взять мою работу и поставить на ней свои имена”. Майкл решил вернуться на юг и продолжить трудиться над книгой в одиночку. Прежде чем он уехал, я пригласил его на ланч. Это было отчасти прощание – я вскоре и сам уезжал, – но мне хотелось вдохновить его. Тесниться в квартире с родителями в Цинъюане не казалось мне большой удачей, и я надеялся, что он решится снова работать с людьми. Его бросало от одной идеи к другой, и его уверенность в успехе только углубляла его изолированность.

“Не волнуйтесь за меня, – сказал он. – Я стойкий человек”. Я и не беспокоился: Майкл напоминал мне черепаху, которую описал Стейнбек: она ползла по хайвею, поворачивая голову то вправо, то влево; ее сбил грузовик, и она какое-то время лежала неподвижно, но потом собралась с силами и поползла дальше, оставляя за собой волнистый след'^>[12]. Майкл разрывался между желанием представить себя человеком успешным и желанием признать, насколько трудно ему приходится. Он колебался между хвастовством и жалостью к себе. Однажды он сказал: “Я ненавижу ‘индустрию’ английского” и выругал людей, которые, как он считал, пытались украсть его идеи. Но тут же добавил: “Я хочу преподавать английский как религию. У меня есть план на пять лет, на десять лет”. А еще через мгновение его уверенность исчезла: “Люди в Китае грязные. По крайней мере, 40 %”.

У Майкла было немного времени. Ему исполнилось двадцать восемь лет. “В Китае, если тебе тридцать, ты должен быть финансово независимым”, – сказал он. Это был дедлайн. Внезапно он просветлел. “Может быть, через год вы зайдете в книжный магазин и увидите мои книги на полках, – сказал он. – Представляете себе такое?” Да, ответил я. Почему бы и нет?

В выходные мы снова встретились. Майкл заговорил о работе своего отца на шахте. Это была опасная жизнь, в городке Шахта № 5, где вырос Майкл, погибло сорок пять шахтеров. В этом не было ничего необычного; несмотря на усовершенствования, каждую неделю погибают в среднем шестьдесят горняков. Майкл сказал об отце: “Он работал не менее четырнадцати часов в день. Вставал в пять утра и не разговаривал ни с матерью, ни со мной. Я не понимал, почему”. Позднее Майкл сообразил: “Ему нужно было отправить в школу четырех детей. Какой смысл жаловаться?”.