Когда он повесил трубку, я почувствовал, что распадаюсь на части. Он быстрыми движениями выудил из ящиков письменного стола наполовину использованный блок листов и начал записывать быстро и небрежно. Он походил на врача с серьезным лицом, который выписывал мне черт знает какое лекарство. Если бы я не был так напряжен, то вся эта сцена показалась бы мне несколько забавной. До того как он закончил, раздались два стука в дверь, и в кабинет зашел младший офицер, который поздоровался с нами и встал как вкопанный напротив стола Баеса. Баес тут же отбросил ручку, вырвал лист бумаги и протянул его полицейскому:

— Ну-ка, Легизамон. Попробуйте найти этого типа. Здесь я записал все сведения, которые могут оказаться полезными. Если вдруг его найдете, осторожно. Он может быть опасен. Задержите его и привезите сюда ко мне, а потом мы тут с доктором разберемся с ним.

Меня не удивило обращение «доктор», мне даже не пришло в голову поправить его. Среди полицейских принята эта несколько старомодная манера называть докторами всех служащих Суда, только если никто на это не обижался. И правильно делают. Не существует другой, столь чувствительной к званиям секты, как юристы. Что меня действительно встряхнуло, так это фраза, которой Баес закончил свои приказания:

— И поторопитесь. Я подозреваю, что если это тот, кого мы ищем, то он уже испарился.

Фраза Баеса превратила меня в соляной столп. С чего это вдруг такие мрачные прогнозы? Я постарался с самым спокойным видом дождаться, когда уйдет полицейский, и потом спросил, почти вопя:

— Как это «уже испарился»? Почему? — Его фаталистичность настолько застала меня врасплох, что я сумел только ухватиться за его последние слова, вернув их ему в качестве вопроса, хотя у меня даже и близко не получилось выразить то возмущение, которое распирало меня. От мечты предстать перед Баесом зоркой ищейкой не осталось и следа.

Он, видимо потому, что все же меня уважал, постарался проявить терпение.

— Смотрите, Чапарро… — Он сделал паузу, закурил, отодвинул чашку в сторону, словно его слова могли натолкнуться на нее, как на препятствие. — Если это тот тип, которого мы ищем (и судя по тому, что вы мне рассказали, это он и есть), будет совсем не легко поймать его, даже и не думайте. Он может быть какой угодно сукин сын, но совсем не тот, который делает что-то сгоряча, без башки. Осторожно, есть и такие, кто так и делает. Есть придурки, которых ловишь, потому что они успевают натворить столько глупостей, что им остается только повесить себе на грудь плакат: «Это сделал я, сажайте меня». Но этот парень…

Полицейский замолчал на минуту, словно еще раз представил себе интеллектуальные возможности подозреваемого и в конце концов нашел их достойными уважения. Он выдохнул сигаретный дым через нос. Этот черный табак жутко вонял. Мне защипало ноздри, однако обостренная гордость запретила мне чихнуть и проморгаться, как бы мне ни хотелось это сделать.

— Девка, в которую он до бесконечности влюблен, уезжает в Буэнос-Айрес. Он не думает ехать за ней. Слабо. Или не слабо, но нужно время, чтобы оторваться от дома. — Баес сооружал свою гипотезу, пока говорил со мной. По мере продвижения некоторые моменты он оставлял без внимания, тогда как на других останавливался, чтобы дополнить их конкретными причинами и следствиями. — Кроме того, он, может, уже поговорил с ней еще там, в Тукумане. А она — ничего. Ему от этого, наверно, стало ужасно стыдно, желал, чтобы земля его поглотила. Предполагаю, что поэтому и остался, и ее не остановил, нечем было, и за ней не поехал. Зачем ему теперь было пробовать?