Я пытался вникать в его объяснения, но у меня в голове раз за разом вставал образ этого сукиного сына Романо, прыгающего от радости вокруг стола судьи восемь лет назад. Как я в те дни мог не замечать, что у этого типа, работающего вместе со мной, замашки садиста и убийцы?

— Романо управляет этой бандой. И в основном не высовывается, когда они высасывают людей. — Баес увидел мое удивленное лицо. — Извините. На языке этих отморозков «высасывать» означает похищать тех, кто у них на примете, и затаскивать их в свои застенки.

Я все понял. Вспомнилось задержание кузена Сандоваля, которое наверняка прошло по такому же жестокому сценарию. Возможно ли, что это случилось всего лишь на прошлой неделе? Все это казалось другой жизнью, далекой и абсолютно нереальной.

— Так вот, сам Романо почти не высовывается. Он… как это сказать? Мозговой центр или мозг тыла, который надо прикрывать. В переводе это означает, что этот выродок руководит пытками, во время которых из задержанных выуживают другие имена. Потом он посылает своих головорезов за тем, кто ему взбредет в голову. — На лицо Баеса вновь пала тень. — Только вот об этом даже трепачи почти ничего не говорят. Видно, что хоть намек на рассудок у них еще остался, раз не хотят хвастаться такими вещами.

То, что мне рассказывал Баес, было настолько мрачным, таким непонятным, таким отвратительным и так соответствовало нашим с Сандовалем ощущениям, что я уже знал наверняка, что все это — правда.

— Угадайте, кто из ваших бывших знакомых работает у Романо?

Я вспомнил о Моралесе с его максимализмом — все, что может быть плохого, обязательно случится, и все, что может стать хуже, обязательно станет хуже.

— Исидоро Гомес. — У меня едва получалось шевелить языком.

— Он самый.

— Вот тварь… — Это было все, что я мог добавить.

— Ну… они друг друга стоят. Ну, видимо, всегда стоили…

— Это вы о чем?

— Ну, подумайте сами. Скорее всего, эта заварушка началась с того, что вас бы разделали под орех еще в вашей квартире.

— И?..

— А то, что теперь у этих типов есть все мотивы, чтобы разделаться с вами. Раньше их не было.

— Не понимаю.

— Да это же само собой разумеется. Сейчас объясню. Романо как ненормальный помчался к вам домой, желая одного — разделаться с вами. Почему? Очень просто: месть. Месть за что? Ну подумайте минутку. Что есть между вами общего? Ничего, ну или почти ничего. Это «почти ничего» — Гомес. Вы помните про амнистию Кампоры?

Я кивнул. Как я мог этого не помнить?

— Хорошо. Я полагаю, что тогда-то Романо и подумал, что этим уже нагадил вам на всю оставшуюся жизнь. Поэтому он вас больше не беспокоил. Потому что решил, что уже сделал достаточно.

— И тогда?

— И… вот тогда-то и становится непонятным, почему Романо сорвался как очумевший, чтобы разорвать вас на куски.

— Я не понимаю.

— Подождите, сейчас доберемся. Это как игра в шахматы, это вызов. Вы ему нагадили, когда его выгнали из Суда. Он отомстил, когда выпустил Гомеса. Но почему ему приходит в голову уничтожить вас сейчас, три года спустя? Все очень просто: потому что он решил, что вы сделали следующий ход. Или точнее: то, что вы, Чапарро, уничтожили одного из его доверенных лиц, а точнее — Гомеса.