– Твои родные расстроены, но однажды они поймут, что ты можешь быть либо праведным, либо любимым. И то и другое мало кому выпадает.

Себастьян проводит пальцем по флешке.

– Так роман здесь?

– До конца я не дочитала, но то, что успела…

Себастьян молчит одну, две, три секунды, потом делает вдох.

– Ладно.

Себастьян не привык избегать родных. Он из тех сыновей, которые помогают матери убираться, чтобы она отдохнула до ужина. Он из тех сыновей, которые приходят в храм пораньше, чтобы побыть с отцом. Но в последнее время к нему относятся как к не слишком желанному гостю. Когда машина Осени задним ходом выезжает с подъездной аллеи и исчезает в конце улицы, Себастьян жалеет, что нужно заходить в дом.

Напряженными отношения стали после того, как Себастьян чисто гипотетически спросил родителей, как они отреагировали бы, окажись один из их детей геем. Они уже явно заметили и обсудили то, что откровенной гетеросексуальности у их старшего сына не наблюдается. Себастьян фактически бросил спичку в лужу бензина.

Дело было пару недель назад. Теперь мать снова с ним разговаривает, но едва-едва. Отца вечно нет дома, потому что ему вечно нужно в какое-то другое место спасать от кризиса какую-то другую семью. Бабушка и дед не приезжают в гости. Аарон мало что замечает; Фейт чувствует неладное, но не поймет, в чем проблема. Только Лиззи осознает все полностью и, к полному отчаянию Себастьяна, сторонится его, словно он заразнее нулевого пациента[64].

Самое ужасное, Себастьян не уверен, что имеет право отчаиваться и страдать. Страдания подразумевают, что в этой ситуации он сама невинность, жертва любовной драмы, а не кузнец собственного несчастья. А ведь это он прятался от родителей. Он влюбился в Таннера, а потом его бросил.

Встреча с Осенью всколыхнула что-то внутри, и теперь Себастьян не может войти в дом и притворяться, что все тип-топ, что его мир не перевернулся с ног на голову от рассказа о жертве, которую принес Таннер, выгораживая его.

Притворяться Себастьян умеет здорово, но, видимо, всему есть предел.

Занавески раздвигаются и сдвигаются в третий раз, и лишь тогда Себастьян заходит в дом. Его мать времени не теряет: едва закрывается дверь, она подлетает к сыну.

– Осень уехала?

Себастьян хотел сразу спуститься к себе в комнату, но мама загораживает лестницу. Он направляется на кухню, берет из буфета стакан и наливает себе воды. Флешка прожигает в кармане дыру, руки чуть ли не трясутся.

Осушив стакан за пару мгновений, Себастьян ставит его в раковину.

– Да, уехала, – отвечает он.

Мать обходит кухонный остров и включает миксер. Пахнет шоколадом и маслом – она печет капкейки. Вчера было сдобное печенье. Позавчера – бискотти. В домашнем хозяйстве никаких подвижек. Семья не распадается. Ничего не изменилось.

– Не знала, что вы с ней друзья.

Отвечать на вопросы об Осени не хочется, но Себастьян знает: молчание лишь подстегнет маму.

– Я был ассистентом преподавателя у нее на семинаре, и только.

Повисает тягостное молчание. По идее, Себастьян и для Таннера был «ассистентом преподавателя, и только», так что его ответ не слишком утешает. Впрочем, мать не давит. У Себастьяна с родителями теперь не разговоры, а обмен любезностями: «Пожалуйста, передай картошку», «Скоси траву на газоне, хорошо?» Похоже, нормально контактировать у них в семье скоро разучатся. Вообще-то Себастьян ожидал, что отношения изменятся, когда он станет старше и опытнее и сможет общаться с отцом и матерью на новом для себя, взрослом уровне. Не ожидал он, что родительские шипы и ограниченность проявятся так скоро и так резко. Это примерно как выяснить, что мир плоский, что исследовать и открывать нечего – забудь о чудесных приключениях в другой части света. Шагни за край, и сгинешь.