— Ну почему сразу «она»? — дразню я интонацией. — Может быть, это будет престарелый джентльмен.

— Аврора, не зли меня, — скрепит зубами мой псих и запросто опрокидывает на спину. Забрасывает обе моих руки себе на плечи, одновременно забирая пышные юбки платья выше и выше. Рычит и беззвучно матерится, потому что быстро вытащить меня из этого атласно-шелкового плена можно только при помощи ножниц. — Свадебные платья придумали феминистки! — заключает с разочарованным стоном.

А потом садиться на колени, берется за оборванные края и смотрит на меня с молчаливым требованием дать утвердительный ответ. Боги, как же мне нравится видеть его таким: безумным, покоренным и строптивым одновременно, горячим, с румянцем страсти на щеках и взлохмаченным. Не знаю, что он придумал про свои шрамы, но с ними он еще красивее, ведь именно эта капля жесткости превращает его лицо в произведение искусства. Может быть, лунное затмение лишило его дара всех лунников, но природа одарила невозможно-притягательной красотой. Никогда не испытывала такой жгучей тяги сделать для моего психа маску и заставить ходить в ней, снимая только дома, чтобы я одна могла им любоваться.

— Аврора? — притягивает мое внимание Ма’ну. Вот же, я снова бессовестно на него засмотрелась.

— Да, да, — шепчу, чуть разводя колени в сторону.

Треск рвущейся ткани радует слух. Ма’ну требуется лишь одно движение, чтобы юбки превратились в две половинки, которые он с удовольствие отбрасывает в стороны. Обхватывает мои лодыжки и скользит руками вверх.

— Черные чулки — это жутко сексуально, — говорит с бесами в глазах.

Хочется бесстыже обхватить его ногами, прижаться и попросить больше со мной не церемонится. Плевать, что у нас вроде как первая брачная ночь, я соскучилась по нему и могу принять гораздо больше, чем он может дать.

— У тебя взгляд такой, что хоть смирительную рубашку одевай, — посмеивается Ма’ну, и его большие пальцы замирают около кромки моих трусиков. — Просто кошка невыгуляная.

— А ничего поромантичнее придумать не мог? — Я выгибаюсь к нему навстречу, трусь о кончики пальцев. Да, я кошка. Очень-очень жадная до своего мужчины кошка, которая готова сделать все, что угодно, как хочешь выгнуться и даже задрать хвост в безобразно пошлой позе, лишь бы он, наконец, прекратил наше длительное воздержание.

— Ты даже не представляешь, как сильно я тебя люблю, — говорит Ма’ну, прихватывая края моих трусиков и медленно скатывая их вниз по бедрам. — Как сильно в тебе нуждаюсь.

— Как? — выдыхаю я, чувствуя себя маленькой точкой, которую прижигает солнечный зайчик его взгляда.

— Сильнее, чем в воздухе. Без воздуха я, наверное, проживу пару минут, а без тебя сразу умру.

Вряд ли есть в этом мире вещь более чувственная и страстная, чем это бесхитростное признание. На нас все еще до неприличия много одежд, но мы все равно обнажены друг перед другом: душами, мыслями, сердцами. Он может читать по моим глазам, а я просто прикладываю ладонь к его груди — и беспорядочные удары сердца говорят лучше слов. Я знаю этот язык, он давно не загадка для меня, и хочется плакать от счастья, потому что мы, наконец, можем быть собой. Медленно, по маленькому сантиметру, но преодолевать тернистый путь к счастью. Главное, идем по нему руку об руку и смотрим в одну сторону.