В огромном телепавильоне выстроили декорации Пскова, с узкими улочками и дворами, заполненными реквизитом-утварью: бочками, телегами и еще множеством мелких бытовых деталей XVI века. Постоянно звучала громкая музыка, под которую актеры репетировали свои партии. В специально отгороженном для режиссера закутке на экране монитора появлялись наши поющие лица крупным планом. Нам нужно было следовать мизансцене, выстроенной режиссером, и при этом точно соответствовать манере оперного певца, чей голос будет звучать в фильме. Похожая история в современном шоу-бизнесе: всегда заметно, если исполнитель даже совсем чуть-чуть ошибается, если фонограмма убегает вперед или, наоборот, отстает. Но одно дело, когда речь о репертуаре, который исполняется много лет своим собственным голосом, другое дело – вжиться в чужое пение. Губы должны идеально совпасть со звуком, причем у всех занятых в сцене, а репетировали мы длинными музыкальными отрывками. Если кто-то из актеров чуть не совпадал с фонограммой, режиссер кричал: «Стоп!» – и сцена начиналась заново. Это было, конечно, утомительно, но увлекательно и ново.
Наконец все отрепетировано и готово к съемке. И тут возникли неожиданные для моего положения обстоятельства. Все вроде бы осталось по-прежнему, не изменились мизансцены, но телеги и кадки, пустые на репетициях, наполнили сеном и водой, а в телеги впрягли настоящих лошадей. Их привели в самую последнюю очередь, чтобы не случилось стресса от яркого света, ездящих телекамер и большого количества народа, но избежать стресса лошадям не удалось, и выразился он в том, что почти вся съемочная площадка стремительно покрылась навозом. Отметилась каждая лошадь: стрессоустойчивых в этой команде «кинозвезд» не оказалось. При моем обостренном восприятии запахов съемка в декорации, наполненной свежим навозом, превратилась в изощренную пытку – токсикоз разошелся!
Никто о моем положении не знал, и говорить о нем я не собиралась. Я понимала, что, если бы и сказала, кроме излишней суеты вокруг меня ничего бы не изменилось. Ситуация складывалась совершенно безвыходная, а если учесть мою стеснительность и святое отношение к работе, то и психологически мне было очень тяжело. К счастью, из-за появления на площадке лошадей, пауз и криков режиссера «стоп!» возникало предостаточно, и я сбегала из павильона в каждую паузу, благо дамская туалетная комната находилась рядом.
Работа над фильмом закончилась, когда я уже была мамой четырехмесячной дочери: монтажный период и дополнительная техническая работа занимают много времени. Настал час, когда всех участников съемок пригласили на предпремьерный показ в небольшой, уютный просмотровый зал телецентра на Шаболовке. Все пришли принаряженные и взволнованные. Потушили свет, загорелся экран, и при первых же мощных звуках музыки великого Римского-Корсакова… я пулей вылетела из зала в судорожных поисках дамской комнаты. Где-то я читала, что женский организм после токсикоза может навсегда сохранить отвращение к однажды возникшим раздражителям. Это могут быть и продукты, и запахи духов… Но выяснилось, что явление распространяется и на пищу духовную.