– Те, кто сам прошел через это, – спокойно отвечает Айрин.

– Я слышу эту чепуху с тех пор, как начал работать терапевтом! – взрываюсь я. – Только алкоголики могут лечить алкоголиков? Или наркоманы – наркоманов? И нужно страдать расстройством пищевого поведения, чтобы лечить анорексию, или быть депрессивным или маниакальным, чтобы лечить аффективные расстройства? Может, нужно быть шизофреником, чтобы лечить шизофрению?

Позже я рассказываю ей о своих исследованиях. Я говорю, что все вдовы и вдовцы постепенно отдаляются от своих умерших супругов. Фактически мы обнаружили, что у супругов, которые были счастливы в браке, этот процесс происходит легче, чем у тех, кто был недоволен семейной жизнью: последние оплакивают не только смерть близкого человека, но и свои впустую потраченные годы.

Айрин пропускает мои слова мимо ушей и спокойно замечает:

– Мы, потерявшие близких, научились отвечать так, как нужно исследователям.

Так продолжается месяцами. Мы боремся, мы спорим, но мы остаемся вовлеченными. Состояние Айрин постепенно улучшается.

В начале третьего года терапии она встретила мужчину, которого полюбила, и впоследствии вышла за него замуж.

110 дней спустя

В субботу я просыпаюсь рано утром от сильной боли в шее. Я вылезаю из постели. Шея ноет и не поворачивается. Ничего подобного со мной прежде не случалось. Боль сохраняется в течение целой недели, несмотря на шейный ортез, обезболивающие, миорелаксанты, горячие и холодные компрессы. Каждый в моем возрасте мучается телесными недугами, но я сталкиваюсь с такой постоянной, усиливающейся болью впервые.

В понедельник я иду на прием к неврологу, у которого наблюдаюсь из-за проблем с равновесием. Наиболее вероятная причина нарушения равновесия – небольшое кровоизлияние в мозг, хотя несколько рентгеновских снимков не позволили поставить окончательный диагноз. В дополнение к проблемам с равновесием невролог обращает внимание на ухудшение памяти, которое меня сильно беспокоит, и дает мне пятнадцатиминутный письменный тест. Мне кажется, что я хорошо с ним справился, но я рано радуюсь. «А теперь, – говорит невролог, – повторите те пять слов, которые я просил вас запомнить». Я не только забыл все пять, но и забыл, что он вообще просил меня что-то запомнить.

Врач, похоже, недоволен моими результатами и записывает меня на всестороннее четырехчасовое обследование в нейропсихологической клинике, которое я должен пройти через три месяца. Больше всего на свете я боюсь слабоумия, и теперь, когда я живу один, мой страх только усилился. Я не уверен, что хочу пройти это обследование, ведь деменция все равно не лечится.

Кроме того, невролог выражает беспокойство по поводу того, что я до сих пор вожу машину. Мне не нравится, что он так говорит, но отчасти я с ним согласен. Я прекрасно осознаю свои ограничения: я легко отвлекаюсь, часто чувствую себя некомфортно за рулем. По этой причине я больше не езжу по шоссе и в темное время суток. Я подумывал продать и свою машину, и машину Мэрилин и купить новую, более безопасную, но после посещения врача меняю свое решение. Едва ли мне еще долго предстоит водить машину; поэтому я отказываюсь от идеи купить новую. Вместо этого я решаю продать машину Мэрилин, которую она водила последние шесть лет и очень любила. Я звоню своему другу, которому принадлежат несколько салонов по продаже автомобилей, и вечером машину Мэрилин забирают.