Драгуны, не обнаружив ничего подозрительного, ускакали дальше. А по дороге шумно текла серая от пыли масса, оглашая воздух криками, топотом, скрипом колес, ржанием лошадей. Да, это были главные силы Кирилова. В середине колонны, окруженная свитой из начальников и чиновников, двигалась запряженная тройкой породистых, подобранных в масть лошадей, карета.
— Сам Сары Санай в той богатой арбе, — произнес Котло-атай. В его голосе прозвучали нотки почтительного страха, вызванного не числом солдат, а видом внушительной, поблескивающей позолотой кареты.
Кирилов тоже не стал надолго останавливаться в пустом, обезлюдевшем ауле. Напоили лошадей, дали отдохнуть пешим солдатам, и войско отправилось вслед за первым отрядом.
Снова наступила тишина, ничем не нарушаемая, звенящая от стрекота кузнечиков и жужжания пчел, берущих взяток с цветов. День клонился к вечеру, настало время вечернего намаза — молитвы, совершаемой мусульманами перед заходом солнца. Казалось, никакая опасность уже не грозит, и Котло-атай с шакирдами подумывали о возвращении домой, когда на дороге опять показались драгуны. Они, не дойдя до аула, остановились на большой поляне возле балки, поросшей тальником, затем начали распрягать лошадей; по кругу, вплотную одна к другой, составили телеги, образуя своего рода походную крепость.
— Значит, ночевать будут, — огорченно сказал Котло-атай. Приуныли и подростки. Страшновато возвращаться в аул! Вдруг драгуны надумают перебраться к жилью? Надо дождаться ночи, а уж там можно решать, что делать дальше.
Заполыхал в полнеба багряный закат, ярко зарделись над головой длинные нити паутинистых облаков. Солнце садилось в тучу, выползавшую из-за горизонта. Вечер не принес желанной свежести, напротив, духота усилилась. Приметы предвещали дождь. А драгунов, как видно, не заботило ни наступление ночи, ни приближение дождя. Доносились их веселые голоса. Стучали котлами кашевары. В нескольких местах вспыхнули костры. Дым низко стелился по земле и сизым пологом окутал лагерь.
Напрасно благодушествовали драгуны. Округа была неспокойной. В соседних рощах и перелесках, даже в том маленьком дубняке, где прятались подростки, оживали быстрые, неуловимые тени. Мимо притаившихся шакирдов не раз бесшумно проскальзывали башкирские всадники на быстрых конях. У каждого тугой лук, полон стрелами кожаный колчан, к седлу приторочена острая пика.
Все было тихо до тех пор, пока не опустились на землю зыбкие, еще прозрачные сумерки. И тогда вечерняя тишь взорвалась пронзительным боевым кличем, бешеным топотом скачущих во весь опор лошадей. С двух сторон, кольцом охватив лагерь, вылетели на рысях повстанцы. Призывая драгунов к бою, забил тревогу барабан. Послышался заполошный крик рожка и тотчас захлебнулся. Завязалась жестокая схватка. Смешались крики, стоны, брань, храп и ржание лошадей, ружейные выстрелы и тонкие, смертельные посвисты стрел. Обе стороны дрались яростно, безоглядно.
Летние сумерки для зорких глаз не помеха. Несмотря на приличное расстояние, картина боя с опушки хорошо проглядывалась. Прятаться уже не было смысла, и все повыбирались из кустов. Вели себя по-разному. Алибай заметно оробел, вздрагивал при выстрелах, будто принимал их на себя. Каскын жадно глядел на сражение и одобрительно покрикивал. Котло-атай забормотал молитву. — Читайте и вы поучение Исми-Азам