Шакирдов постарше Кильмек-абыз взял с собой, а младшим было велено, не прерывая занятий, оставаться в медресе, чтобы не бросать ее на произвол судьбы, и быть настороже. А на какой срок оставаться — не сказал. Сам он в ауле больше не появлялся, никаких вестей о себе не подавал. О Кирилове тоже ничего не было слышно. Жизнь текла размеренная, скучная. Между тем поляны украсились желтыми головками горицвета, наступил кукушкин месяц — май. Утратив остатки терпения, шакирды один за другим покидали медресе. Надумал вернуться в свой аул и Кинзя.

В середине лета от заезжих путников Кинзя узнал о том, что тяжело заболел Котло-атай. Бывший хальфа, уже дряхлый от старости, он давно не давал уроков, но не ушел из медресе, взяв на себя обязанности назира — воспитателя, приглядывающего за шакирдами. Справедливо рассудив, что жизнь близится к закату, он и остаток дней своих хотел посвятить ученикам, без коих не мыслил существования. К тому же был он один-одинешенек на белом свете. Шакирды любили его за кроткий нрав и доброту.

«Каково там сейчас старику одному?» — с жалостью думал Кинзя. Перед его мысленным взором вставал Котло-атай — беспомощный, нуждающийся в уходе и теплом слове. Лежит, наверное, на нарах в пустом медресе, нет сил подняться, и рядом никого, кто подал бы на ложечке еду, поднес бы чашу с водой к запекшимся в предсмертный час губам. Кинзя не находил себе места, думая об одиноком, старом человеке.

Как на счастье, из своей дальней Кырк-уйлиминской волости нагрянул в гости закадычный друг Алибай. Кинзя поделился с ним своими переживаниями.

— Ехать надо обязательно, — сказал он убежденно, как об окончательно принятом решении. — Помогу ему, пусть даже своим присутствием. Слушай, друг, поехали вместе?! По пути и Каскына прихватим. Ну как, согласен?

Алибая, хоть и не учился он в этом медресе, долго уговаривать не пришлось.

— Поехали!

Радости Котло-атая не было предела — нет, не забыли о нем любимые воспитанники, в такую трудную минуту вспомнили, навестили. Он с удовольствием отведал привезенные гостинцы, каждого в отдельности поблагодарил — и Кинзю, и Каскына, и Алибая, умиротворенно беседовал с ними, даже попытался встать, но подростки снова уложили его в постель.

Их приезд благотворно повлиял на старого назира, через несколько дней он поднялся на ноги. Болезнь отступила. Не было только покоя на душе. Как по зною и духоте чувствуется приближение грозы, так по многим приметам ощущалась близость неотвратимой беды: все чаще сновали в округе незнакомые люди; искоса поглядывали чужие глаза; появлялись и исчезали всадники в полном боевом облачении. По слухам, все ближе подступал к этим местам Кирилов. Вначале поговаривали, что он остановился в Табынске, потом выяснилось, что он в Куганаке. Теперь добрался до Ашкадара, Кашкара…

Однажды примчался гонец от Кильмека-абыза. По взмыленному коню можно было судить, что он очень спешил и гнал без остановки. Гонец сообщил, что Кирилов пересек Зирганскую поляну. Много у него солдат и драгунов. Спереди — войско, сзади — войско. При нем находятся наиб Тевкелев-мурза, сотник Надир Уразметов. С ними же, сказывают, главный старшина Кыдрас…