В среду вечером к нему заходив Савельев. Посидели, выпили пива, поговорили… О чем? Да как-то ни о чем… А в четверг — вчера, стало быть, — среди дня вырубили свет в здании, и вся контора два часа бездельничала на законных основаниях. Впрочем, Иванихина удача, как всегда, обошла стороной — начальство отрядило его в местную командировку… Ага, вот она, ключевая фраза.

Как всегда.

Прошедшая неделя была для Иванихина совершенно обычной. Ничего с ним не произошло такого, что стоило бы запомнить. Ничем она, в сущности, не отличалась от прошлой недели. И от позапрошлой. И от множества других таких же, которые выцвели окончательно и стерлись из памяти Иванихина насовсем, оставив лишь смутный суммарный след. Что-то с ним вроде бы когда-то как-то происходило. А если так — какая разница, сдал он свое время в «Приемный пункт» или не сдал?

Последний день рабочей недели, серое утро, набитый троллейбус… Нужная остановка!!! Да пропусти же, тетка, что ты со своей корзиной, тебя и без корзины больше чем надо!..

…Пятница тянулась нескончаемо. Как товарняк через переезд. Как жвачка за подошвой в летний день. Как реклама перед финалом чемпионата мира по футболу.

Первая половина дня была еще хоть как-то озарена предвкушением получки. Обретя заветное, Иванихин двинулся в столовую, где съел два пирожка, заскорузлый винегрет и выпил сок, разведенный до неузнаваемости. Потом ему повезло. Начальство послало его в другой корпус взять какой-то справочник — а пока этот справочник разыскивали, Иваинхину удалось убить целый чае, играя в архаический «Тетрис» на древнем компе. Но книгу нашли, везение кончилось. Стрелки часов ползли по циферблату, словно полудохлая муха по некачественной липучке. То есть все-таки ползли, но…

Когда они наконец показали 18:00, Иванихину представлялось, что с утра прошла целая жизнь. И была она утомительной и скучной, как… как… да, собственно, как вся его жизнь на самом деле. Вот.

Дорога домой отняла еще два часа, хоть Иванихин и поехал на маршрутке. Что поделать, пятничные пробки. Сколько бы он добирался на троллейбусе, Иванихину было больно представить. Верткая маршрутка миновала их несколько — вмерзших в ледовое иоле трафика, величественно-беспомощных, как мамонты, — прежде чем сама застряла намертво. Пришлось вылезать и еще долго плестись пешком. Правда, по пути Иванихин зашел в хороший магазин, взял пива и колбасы.

Дома он первым делом включил телевизор — для уюта, вторым — налил в стакан пива, а третьим — наконец-то вытащил бежевый конверт с золотым тиснением и вытряхнул содержимое на стол.

Затем Иванихин сказал вслух матерное слово, чего с ним, как правило, не случалось. Во всяком случае, при виде зарплаты в родной конторе он так не выражался — хотя, может, и следовало бы. Но по абсолютно обратной причине.

Денег было много. Столько, сколько Иванихин никак не ожидал и ожидать не мог.

Он испытал мгновенный острый восторг — но в следующую секунду восторг исчез, а взамен ему стало страшно. Очень страшно.

Иванихин был взрослым гражданином, он давно усвоил, что в этой жизни ничего за так не дают. Даже за что-то, и то не особо дают, а уж за так… «Влип, — с ужасом подумал он. —