А всё потому, что я попробовал зажечь глаза, дабы припугнуть идиотов, но не смог не то что проделать эту давно уже естественную для меня вещь, но и вообще коснуться живицы в своём теле. Рука сама собой инстинктивно дотронулась до груди, и под одеждой я ощутил только своё собственное тело. Металлическая вставка, прикрывающая выход кристаллизованной души, исчезла.

Никогда не думал, что настолько привык быть чародеем, одарённым человеком, что одна возможность вновь стать простецом ввергала меня в чуть ли не паническое состояние. Сердце тут же застучало словно бешеное, а от лица, которое словно закололо тысячами маленьких иголочек, явно отхлынула вся кровь.

– Васильковские совсем страх потеряли, – после секундной задержки, когда я уже смог справиться с собой, ответил бугор, – надо мозги вправить. Так что вечером идёшь с нами.

– Тебе надо, – меланхолично ответил я, – ты и вправляй. Это ваша кухня, Рябой… я тут каким боком? Какой мне вообще интерес?

Как я помнил, за спиной послышался явственный зубовный скрежет, но на меня опять же никто не напал. Правда, в этот раз я даже нащупывать арматурный пруток, запихнутый между матрацем и корпусом кровати, не стал. Просто знал, что он там. Бугор тем временем нервными шагами обошёл меня и, подтянув стул, сел напротив.

– Три пачки сахара, – выдавил парень. – Полные, не столовские.

– И ромовую бабу в придачу! – фыркнул я. – Рябой, ты в детстве застрял? Предлагаешь мне рисковать своей головой ради «сахара»?

Кажется, я немного сломал Хозяйке горы материальную иллюзию, или что это было на самом деле, потому как начинающий бандюган открыл рот, нахмурился, закрыл его. Потом ещё что-то хотел сказать, но в итоге промолчал, а затем, зарычав как дикий зверь, выдохнул.

– Два золотых кольца, – он с ненавистью посмотрел на меня. – Одно с камушком.

Я только мысленно хмыкнул, не очень понимая, зачем Хозяйке устраивать весь этот спектакль. А главное – какой смысл мне ей подрыгивать? Золота у приютских отродясь не водилось. Просто по той причине, что за один только слушок о том, что кто-то надыбал «рыжевьё» и не сдал старшакам, вполне могли просто убить в назидание остальным. У нас, собственно, потому и процветал сахарный и прочий бартер, ведь подобные «ценности» практически не интересовали настоящих властителей Таганской Нахаловки, где жизнь порой не стоила и десяти копеек. То бишь пяти кружек кислого, прогорклого пива или четвертной бутылки водки, которые страждущий беспредельщик вполне мог приобрести в местной забегаловке за эти деньги.

Вот только интуиция подсказывала мне, что отказываться тоже нельзя. Испытание и всё такое – я ведь точно осознавал сейчас, где, почему и в каком состоянии нахожусь, а потому то, что воспроизводился именно этот, а не какой-нибудь другой кусок моей жизни, что-нибудь да значило. Ну и первая мысль, которая, собственно, меня посетила, когда я об этом подумал, заключалась в том, что, нравится мне это или нет, но эти начинающие подонки для меня тогда всё же были «своими».

То есть я, скорее всего, переживая вновь эти моменты, должен был попытаться защитить этих людей от надвигающейся неминуемой смерти. Ведь выживу после разборки только я один! Попаду в тюрьму, откуда меня вытащат агенты «Шипов». И так далее… Но вот то, что меня оставили на это испытание с полными воспоминаниями, при этом забрав чародейские силы, как-то слабо вязалось с идеей повторения того, что уже произошло. Ну, или наоборот, полного невмешательства в те события.