— Борис Михайлович горестно развел руками и продолжил: — Мобилизационный план перестройки промышленности на случай войны, который мы приняли, рассчитан на вторую половину этого и на весь будущий год. А события нас опережают… Базу для производства новейшего вооружения создали, а наладить само производство еще не успели… Только-только начали выпуск новых танков, новых самолетов, новых образцов артиллерии. Да еще затянули инженерно-оборонительные работы в предполье, за которые я теперь в ответе. Границы ведь отодвинулись… Не закончили комплектование соединений в приграничных округах… И головотяпства немало. Правительство и ЦК приняли уйму важных решений, направленных на укрепление нашей военной мощи. Мы эти решения восторженно приветствуем со всевозможных трибун, а дело делаем не всегда быстро и хорошо.

— А армия небось горючими слезами плачет по новому оружию, — с укоризной заметил Нил Игнатович.

— В том-то и дело!.. Или возьмите проблему старших и высших командиров… Ее быстро не разрешишь.

— Ох, дорогой Борис Михайлович, это еще вопрос, какая проблема является проблемой… — Профессор Романов чуть оживился, в глазах его мелькнула и тут же растаяла тень упрека. — Очень страшно, особенно в канун неизбежной войны, когда на постах главных военачальников, ну, пусть не на всех, могли оказаться или прямые враги — предатели нашего дела, мнящие о другом лике жизни и прельщаемые надеждами на еще большую власть, или просто люди без достатка ума, без чувства долга, снедаемые гигантским самомнением…

— Все это верно, батенька мой. — Маршал вздохнул и устремил невидящий взгляд в окно, на верхушки деревьев. — Давно известно, что высокие места делают ничтожных людей еще ничтожнее, а великих — еще более великими. Но, отделяя ничтожных от великих, надо пуще всего бояться ошибок… Ведь мы с вами, малые ли, великие ли, но все-таки бывшие царские, могли тоже показаться ничтожными… Уцелели… А скольких достойных людей не миновала горькая чаша сия!.. Слава богу, что опомнились и уже с тридцать восьмого начали исправлять трагические ошибки.

— Да, в той ситуации ошибиться в человеке — значило перечеркнуть его судьбу. — Нил Игнатович вздохнул. — А виноватым — поделом. Виноватые ведь тоже были, как было «шахтинское дело», предательство Троцкого и Бухарина, убийство Кирова… И трагедия безвинных берет начало в виновности виноватых… Однако виновность виноватых… никогда не оправдает трагедию безвинных… Но история уже не раз свидетельствовала о непостоянстве обращенных в прошлое суждений и оценок… История знает и такие примеры, когда во времена всеобщего высокого верования иные люди меняли свои воззрения; однако же в века сомнений каждый держался своей веры… Страшно, когда те, которые меняют или склонны менять свои верования, вдруг берут верх над постоянно верующими. Не дай вам бог дожить до такого. — Последние слова Нил Игнатович сказал протяжно, словно простонав. — Раньше утверждали, что вера есть смирение разума. На самом же деле вера — это сила рода человеческого и залог его бессмертия… Но мы уклонились… Это, кажется, не тот случай, когда могут позабыть об истоках зла и о тех, кто так широко расплескал его. Ведь никакая сталь никаких сейфов не устоит перед стремлением человечества к правде. Правда имеет обыкновение подниматься даже из пепла. Рано или поздно она скажет, кто виноват, а кто невиновен, а также направит указующий перст на тех, кто по злой ли воле, в чаду ли безумия или тяжких заблуждений повинен в трагедии невинных.