«Нет,— говорит Вася,— так дело не пойдет. Прежде заплатите».— За что?» — «За науку». Заплатили. Сполна. Не скаредничали. Сообразили, что наука чего-то да стоит. Не дураки.
С того дня по каждому мало-мальски солидному приобретению со мной совет держали: «Рубенс, спрашивают, или Вася?» Вроде бы со смехом, а вроде бы и всерьез. Ежели скажу: «Рубенс»,— стоящее дело. Скажу: «Вася»,— значит, пардон-мерси — денег не проси, ищи дураков в другом месте. Вроде игры это у нас стало: «Рубенс или Вася?» В общем, знакомство с Васей Бодуновым на пользу пошло. Осторожничать они стали.
По словам Карабашева, от посетителей у Горвица отбоя не было. Но американцы все-таки были недовольны. И не без оснований. К ним, по выражению того же Карабашева, шел не «сохатый», то есть маститый коллекционер, владелец уникальных вещей, а «суслик», человек в мире антиквариата случайный, который не мог предложить ничего из ряда вон выходящего, чтобы «потрясение в коленках и прочих суставах вызвало». Между тем американцы ориентировались именно на «сохатых» и жаждали «потрясения в коленках и прочих суставах».
В их заблаговременно составленных списках («Российскому бы человеку так знать, чем он располагает!») числились персидская бронза Ратьковой-Рожновой, западноевропейская живопись мыльного короля француза Брокара в принадлежащем ему имении Сашино, уникальное собрание фарфоровых статуэток Горбуновой (Гарднер, Попов, копенгагенский фарфор, мейсенский, севрский, венский, берлинский), старинные русские иконы Сергея Павловича Рябушинского («Вознесение» XV века, «Святая Екатерина», «Архангел Михаил» XIV века, «Флор и Лавр» XV века и т. д.), средневековая мебель графов Бобринских, греческие древности Черткова.
Они очень интересовались набитыми до отказа антиквариатом Николаевским и Мраморным дворцами великих князей в Петрограде, имениями Ильинское и Усово великого князя Дмитрия Павловича, имением Марьино князей Барятинских, усадьбами Шереметевых, Голицыных, Мусиных-Пушкиных.
Но этот интерес чаще всего оставался односторонним, не находя отклика в душах владельцев дворцов, особняков и усадеб. Титулованные и нетитулованные коллекционеры совсем не торопились вступать в деловые отношения с расторопными американцами. Создавалось впечатление, что «сохатые» отнюдь не очарованы открывшимися перед ними перспективами выгодно обменять свои коллекции на полновесные доллары, хотя Горвиц и Решевский делали поистине героические усилия, чтобы расположить их к себе и заинтересовать заманчивыми предложениями.
«Мы, видимо, не учитываем психологию, а у каждого человека есть свои слабости»,— сказал Горвиц после очередной неудачи. И, готовясь к встрече с наследниками великого князя Константина Константиновича (Мраморный дворец в Петрограде: западноевропейская живопись, старинное серебро, бронза), который умер незадолго до революции, Горвиц проштудировал все литературные опусы покойного. И, беседуя с дочерью умершего Татианой, он с чувством продекламировал ей стихи отца: