В собрании музыкальных инструментов Юсуповых имелись шедевры таких прославленных мастеров, как Джованни Маджини, Николо Амати, Антонио Страдивари и Джузеппе Гварнери. А пинакотека, составлявшая почти полторы тысячи полотен, привлекала ценителей живописи именами Ван Дейка, Рубенса, Рембрандта, Коро, Фрагонара, Давида, Лебрена, Греза, Буше, Гварди, Тьеполо. Скульптура Бушардона, Фальконе, Витали. Чудесные гобелены, среди которых были изделия XV века знаменитого мастера Филиппа Мэтра из Брюсселя, гобелены эпохи Лебрена, ковры из цикла «Жизнь Марии Медичи» по эскизам Рубенса, голландские гобелены, флорентийские XVI века из мастерской, основанной герцогом Козимо I.

Короче говоря, у Юсуповых было чем поживиться. Но Феликс Феликсович Младший вообще не нашел времени для американцев. Зинаида же Николаевна Юсупова Горвица, правда, приняла и согласилась даже на продажу ряда вещей второсортных, не представлявших для фирмы особого интереса.

«Для таких полешек сохатого было обкладывать ни к чему,— прокомментировал состоявшуюся между американцами и княгиней Юсуповой сделку «шкелет».— Такие полешки и суслики наперегонки таскали. Только плати. В общем, бизнес ни с великими князьями, ни с Юсуповыми не склеился. Если бы знали, что вскорости Октябрьский переворот большевики устроят, тогда бы, понятно, все по-иному обернулось. Только человек не Бог: ничего наперед не знает. Задним умом лишь крепок. И ни графские, ни княжеские титулы тут прозорливости не добавляют. Попробуй в политике разобраться, где Рубенс, а где Вася, где истина, а где фальшь. В ней лишь одно — пиф-паф да ой-ей-ей!»

За окном жидкой кисеей опустились сумерки. Карабашев зажег висящую над столом красивую лампу (электричества в Петрограде второй день не было).

— Говорят, из особняка Юсуповых исчезли чуть ли не все их сокровища? — сказал Яровой.

— Говорят.

— Куда ж они подевались?

«Шкелет» дернул плечом.

— Вот чего не знаю, того не знаю. Все куда-то подевалось. И мясо подевалось, и масло, и сахар, и хлеб...

— А все же?

— Загадки, так думаю, особой нет.

— Ну-ну,— подбодрил Яровой.

— Часть, видно, Юсуповы с собой за границу увезли, а остальное растащили все, кому было не лень. А ленивых нынче на воровство днем с огнем не сыщешь. Никто себе мирно на печи не лежит, каждый бегает — кто рысью, а кто и галопом. Ну и тащат что ухватить удастся. Даже и удивление берет, что Казанский собор до сего времени на месте прежнем стоит. А в юсуповском особняке кто только после революции не квартировал: Советы какие-то, комитеты, комиссии, шведское консульство одно время размещалось, представительство по обмену военнопленных... Ну, и просто питерский обыватель. У каждого интерес походить по дому, в котором Распутина убивали. А если уж по дому ходишь, то почему бы и на память чего не взять. Один статуэтку приглянул, другой — подсвечник или коврик для собачки, а третий Мурильо или Веласкеса уволок. Вот небось и остались в особняке одни стены. Свобода, словом. Она для дураков и жуликов что мать родная.

— Понятно,— кивнул Яровой и, достав из кармана пиджака фотографии Ковильяна-Корзухина, аккуратно разложил их на столике.