А если это скрытое проявление агрессии, связанное с разочарованием в родном отце? Ваня про папу говорит: «Он трус, его легко убить. Не хочу с ним гулять». С другой стороны, ребенок совершенно вменяем, здоров, радостен, отзывчив. Не капризничает, не уcтраивает истерик, легко засыпает вечером и встает утром. Посоветоваться бы с хорошим детским психологом. Да где их найдешь? Или расспросить достойного мужчину, что он помнит про этапы своего взросления. Но не спрашивать же Олега или Бориса. Хотя именно Борис, помнится, в детстве обожал пулеметы-автоматы. И ничего, развился до вполне активной особи. Слишком активной.

Однажды утром Анна Петровна, отправившись за Шустриком, вернулась расстроенная:

— У Бори девушка ночевала, у порога столкнулись, они вместе уходили.

— Ничего удивительного. В монахи Борька не записывался.

«Сейчас она скажет, что я мух ловлю, когда такой жених под боком», — подумала Инна.

И мама действительно упрекнула:

— Зато ты у нас монашкой живешь. Инна, разве у тебя нет нормальных, естественных… — мама покрутила руками в воздухе, подбирая слова, — женских потребностей?

— Есть у меня потребности. В данный момент, например, ощущаю страстную потребность в новых сапожках.

— Я серьезно!

— Мамочка, — чмокнула ее Инна, — разве нам плохо? Ты, я, Ваня отлично живем. А тебе нужен здесь мужик, который каждое утро бреется и оставляет на раковине пену со щетиной, писает мимо унитаза, бросает грязные носки где придется, из-за которого квартира провоняет табаком?

— Он тебе нужен! И потом, не все мужчины писают мимо. Твой отец никогда не промазывал… или вытирал за собой.

— Если я встречу мужчину, хоть отдаленно похожего на моего папу, — пообещала Инна, пряча улыбку, — немедленно потащу его в ЗАГС. Клянусь.

На день рождения Анны Петровны Борис подарил корзину цветов и столовый сервиз на двенадцать персон.

— Что-то ты, буржуй, поскупился, — сказала Инна, когда они с Борей вышли на кухню. — Мог бы раскошелиться на сервизик на двадцать четыре персоны.

В комнате сидели гости — две сестры Анны Петровны и две подруги. Большего количества людей в их доме не собиралось.

По насмешливому тону Инны Борис понял, что прощен.

Но уточнил:

— Больше не дуешься на меня?

— Живи, расстрига. Хотя тебе в женщинах нравится способность белое принимать за черное, — напомнила Инна, — должна тебя разочаровать. Иногда, по прошествии времени, мы все-таки различаем цвета.

— Это следует понимать как завуалированное извинение?

— Много хочешь.

«Кажется, я с ним кокетничаю, — подумала Инна. — Вот новость».

— А что луговая собачка? — спросил Борис, улыбаясь.

— Сгинул, слава тебе господи.

— Так уж преувеличивать не стоит.

— Чего-чего?

— Я вовсе не господь.

Инна перекладывала с противня, вынутого из духовки, мясо и картофель на блюдо. Обожгла палец, засунула его в рот.

Прошепелявила:

— Скромность украшает… Когда больше хвалиться нечем.

Борис стоял, прислонившись к косяку, сложив руки на груди. Улыбался и смотрел так, словно в первый разглядел Инну.

Его последующие слова подтвердили это и повергли Инну в шок.

— Ты похожа на породистую суку, не участвующую в воспроизводстве.