Отец Джесона перебрался на постоянное место жительства в Сиэтл, где жили два брата Джесона, когда Хаён было всего два годика; но в прошлом году у него началась болезнь Альцгеймера, и старик находился на полном попечении матери Джесона. Тот просто не мог обременить ее дополнительными хлопотами, поскольку уход за отцом занимал практически все ее свободное время, — равно как не мог попросить приютить Хаён и кого-то из братьев, связанных по рукам и ногами работой в собственном ресторане. Да и просить было бы как-то не с руки. Родственники, с которыми не видишься даже раз в год, с которыми и созваниваешься-то раз в несколько месяцев, — это, считай, и не родственники вообще.

А потом, Джесону была невыносима сама мысль отправить маленькую девочку в такую даль, при живом-то отце.

Ответ был ясен, и неважно, как он сам на все это смотрел. Оставалось лишь придумать, как все это осуществить.

— Что я тебе уже раньше говорил? — спросил он у Хаён.

Та лишь посмотрела на него, не произнеся ни слова.

— Я говорил тебе не волноваться. Я все устрою, — заверил он ее.

— Выходит… выходит, мне можно будет жить с тобой?

Джесон кивнул, и девочка наконец улыбнулась с явным облегчением. При виде улыбки у нее на лице Джесон дал себе зарок решить проблему прямо сейчас, ни секунды не откладывая.

Прошел уже год, как они стали жить с Сонгён — он уже хорошо знал, что она за человек. Она не из тех, кто холодно отвергнет маленького ребенка в такой ситуации. Может еще немного поколебаться, но в конце концов обязательно примет Хаён. Но даже если и так, имелась и еще одна причина, по которой он пребывал в нерешительности — почему не мог прямо сейчас взять дочь за руку и отвести к себе домой.

Ему крайне не хотелось рассказывать Сонгён о том, что произошло между ним и его бывшей женой. Сонгён не из тех, кто любит ворошить прошлое, так что он никогда и не упоминал перед ней об этом.

Если Хаён будет жить с ними в одном доме, ему придется рассказать Сонгён много чего из прошлого, чего совсем не хочется рассказывать и чего ей явно не стоит знать. В последующие дни Хаён будет проводить гораздо больше времени с ней, чем с ним. И совершенно непонятно, к чему это может привести и о чем Хаён может обмолвиться, когда обе будут оставаться наедине. Это беспокоило его больше всего.

Но в данный момент другой альтернативы не имелось. Может, в итоге придется внимательно наблюдать за ними, каждый божий день ходить словно по минному полю. Но наконец он твердо решил: ребенка нужно забрать к себе домой.

Интересно, подумал Джесон, сколько Хаён вообще знает из того, что произошло той ночью. Но это было не то, о чем легко говорить или о чем можно просто спросить. Он немного понаблюдал за ней, полностью сосредоточившейся на еде и опустившей голову к тарелке, а потом подхватил свою чашку и залпом допил остатки воды.

Показалось, будто что-то холодное и твердое вонзилось ему прямо в горло.

Он был в синей арестантской робе и в наручниках, но вид у него был самый что ни на есть благодушный.

Знакомое по фотографии правильное лицо было таким бледным, достаточно долго не видя солнца, что из-под кожи просвечивали голубоватые капилляры — довольно симпатичное лицо с четко очерченными бровями и мягкими губами. Глаза с опущенными вниз уголками придавали ему еще более умильный вид. Прозвище «Давид» вполне ему подходило. Из-за короткой тюремной стрижки все эти особенности лица вошедшего еще более бросались в глаза.