В одном мама права. Градоправитель при всех его недостатках не злодей. Уверена, он отпустит меня миром, если «вину» за разрыв помолвки я возьму на себя и избавлю его от необходимости выплачивать отступные.

– Собираешься поступить по-своему? – мама словно мысли читает.

– Хм?

– Я не стану тебе мешать, Иветт, – вздыхает она.

– Неужели?

Не верю. Упрямством я в маму пошла, а её так легко не сдвинуть. Уж если втемяшит в голову, что на дворе легендарный век всеобщего благоденствия, что все живут по закону и по совести, а преступления – не больше, чем сказочные пугалки, так и не сдвинешь.

Мама медленно кивает, а затем отводит взгляд и словно нехотя добавляет:

– Но ключ от банковской ячейки и документы на неё я передам тебе только в день твоей свадьбы, Иветт.

Что?!

– Ш-шантаж! – подпрыгиваю я.

Вот уж не ожидала.

– Нет, Иветт. Ты не так меня поняла. Если и шантаж, то не мой.

– Ха?

Мама торопливо сглатывает, смотрит на меня совершенно несчастными глазами:

– Ты ведь не читала оригинал завещания, нет?

Когда папы не стало, мне едва исполнилось четырнадцать. На оглашение завещания меня, естественно, никто не приглашал. Мама ездила в мэрию одна. С оформлением документов проблем не возникло, так что я тогда этой темы не касалась. Потом тоже незачем было. Оказывается, напрасно.

– Мама?

– Почитай. Узнаешь много интересного. И, Иветт, ты напрасно принижаешь значение репутации. Ты знаешь, что в Среднем городе Геранд без отряда стражи не появляется?

Знаю. А также знаю, что пару месяцев назад Геранд в одиночку сунулся к дочери то ли пекаря, то ли горшечника. Девочка высокого порыва не оценила, встретила оконного гостя вазой и визгом. Соседи с радостью примчались на выручку, и отхватил тогда Геранд от кого шваброй, от кого ухватом, а от кого – гнилой картофелиной по физиономии.

– Тебя же, Иветт, любят, иначе как «нашей юной леди» и не зовут. Если ты станешь его женой, то ради тебя горожане станут относиться к Геранду с большим… терпением.

– Хорошо, я попрошу горожан следующий раз кидаться не тухлыми яйцами, а отравленными дротиками.

– Иветт!

Экипаж остановился.

Извозчик слез с облучка, почтительно открыл для нас с мамой дверцу, даже поклонился.

В салон пахнуло промозглой сыростью. Дождь так и не прекратился, и перед крыльцом образовалась лужа, которая теперь вряд ли просохнет к утру. Капли сыпятся из тучи будто горох из прохудившегося мешка.

О зонте мечтать не приходится, и я выхожу из экипажа первой. Ключ норовит выскользнуть из замёрзших пальцев и утопиться в луже, но мне удаётся удержать его, отпереть дверь. Мы с мамой прощаемся с извозчиком, входим в дом.

– Элька! – повышает голос мама.

Из всех слуг у нас осталась только кухарка и её нерадивая племянница, которую в другом доме за нерасторопность просто не будут терпеть. И раз в три дня бывает приходящая служанка…

– Госпожа, – Элька появляется минуты через три, хотя должна бы ждать у дверей, как только экипаж подъехал к дому.

Я уже успела сбросить накидку, расшнуровать уличные туфли, переобуться.

Оставив Эльку помогать маме, я бросаю, чтобы принесла мне горячий чай и устремляюсь в рабочий кабинет. Пока не прочту завещание думать ни о чём не смогу. Оригинал хранится в потайной нише за натюрмортом вместе с другими важными документами. В отдельной картонной папочке. Траурной. Раньше я завещания избегала. По странному совпадению составленное отцом накануне гибели, оно мне казалось голосом мертвеца, и я суеверно боялась. Умом понимала, что это обычный документ, бумага, исписанная чернилами и заверенная печатью. Но всё равно ничего не могла с собой поделать, и боялась, что, открыв и прочитав, потревожу смертный покой отца.