— Пусть поиглает на тлубе! — крикнул голос. — Мы хотим слушать музыку! Такую, как была ланьше по восклесеньям.
На площади Революции наступила гробовая тишина. Кровавый Колодец уставился на собравшихся, его лицо перекосила гримаса, но никто этого не увидел из-за капюшона.
— Кто это? — прорычал он.
— Это я, — ответил голос. — Малсель.
— Малсель? — повторил Кровавый Колодец. — Малсель, ты у меня сейчас получишь…
— А я согласна с Марселем! — прозвучал другой голос. Он был хриплый и напоминал ветер в пустыне. — Мы хотим услышать песню до конца. Эту «Марсельезу»!
Кровавый Колодец онемел. Он посмотрел на странную черноволосую ведьму в черном пальто.
— Песню хочем послушать! — прозвучал голос вдали, потом раздался визг двух свиней.
— И мы хочем! — крикнул женский голос.
— И мы! Играй «Марсельезу», парень!
Кровавый Колодец повернулся к двум стражникам.
— И-эх! — сказал он.
Потом зло кивнул, и они выпустили Булле. Тот не заставил себя упрашивать, поднял трубу и начал играть. Уже в середине первого куплета люди стали подпевать. Сначала осторожно, потом все громче.
У тебя нет на носу французской прищепки, поэтому я переведу:
Булле запрыгнул на гильотину и оказался над головами доктора Проктора и Лисе, которые тоже громко подпевали:
Слова захватили людей, и, хотя Булле перестал играть, они не умолкали. В мощном пении многих людей Булле отчетливо слышал три голоса. Светлый тоненький, без звука «р». Хриплый, похожий на ветер в пустыне. И хриплый вибрирующий голос Кровавого Колодца за спиной.
— Давайте отпустим всех приговоренных к смертной казни! — крикнул Булле, когда песня смолкла. — Мы не хотим больше смерти. Чего мы хотим?
— Чего мы хотим? — крикнули собравшиеся на площади Революции.
— Скажите «Ж»! — крикнул Булле.
— Жэ-э-э-э!
— Скажите «И»!
— И-и-и-и!
— Скажите «В»!
— Вэ-э-э-э!
— Скажите «И»!
— И-и-и-и!
— Что получилось?
— ЖИВИ! — ответила толпа. — ЖИВИ! ЖИВИ!
Булле был сейчас настолько увлечен, возбужден, экзальтирован и лирически настроен, что испытывал насущную потребность в пении. Поэтому он запел:
Кровавый Колодец подбежал к гильотине, отпер замок, выпустил Лисе и доктора Проктора, стряхнул с их одежды грязь и заботливо спросил, все ли у них в порядке. Конечно, все было в порядке, потому что они тут же бросились к парню в генеральской форме, схватили его под руки и понесли, а он продолжал петь:
Перед эшафотом люди пели, танцуя и подпрыгивая. Подобного ликования площадь не видела даже во время самых кровавых и удачных воскресных казней. Кровавый Колодец почувствовал удивительное тепло, почти радость при взгляде на них. Веселье продолжалось, его было не остановить. Было что-то раздражающе захватывающее и пленительное в этом пении. Поэтому, когда радость добралась до его горла, Кровавый Колодец сделал то, чего не делал никогда раньше за все время своей карьеры самого страшного палача Парижа. Он сорвал капюшон и показал собравшимся свое лицо. И как по команде, прервалось пение. Все с ужасом уставились на Кровавого Колодца. Потому что красавцем его никак нельзя было назвать. Но вот он широко улыбнулся и запел раскатисто: