— Послушай, чем ты тут занимался? — спросила Лисе.
— Принимал ванну, — сказал Булле. — И танцевал канкан в «Мулен руж». Одна танцовщица сказала, что я милашка.
— Ага, конечно, — сказала Лисе.
— Это правда, — сказал Булле. — Я погрузился с головой в ванну, а когда вынырнул, то очутился в «Мулен руж». И мне показалось, что дело было ужасно давно, потому что все были одеты по-старомодному.
— Слушай, как тебе не надоедает сочинять всякие истории? — спросила Лисе, застегивая рюкзак.
Она приготовилась уходить.
— И вот стою я там, — рассказывал Булле, — в чем мама родила. Впереди толпа зрителей, по бокам — восемь ужасно красивых танцовщиц канкана. Ну как ты думаешь, было мне стыдно?
Жюльет стояла у окна, наблюдая за улицей, но рассказ Булле рассмешил ее почти до слез.
— Вот я и прыгнул обратно в ванну и нырнул на дно. Задержал дыхание и пожелал вернуться сюда, в комнату пансиона в наши дни. И что же произошло? Когда я вынырнул, то очутился здесь, как будто ничего не было!
— А ничего и не было! — сказала Лисе. — Все было только в твоей странной голове. А вот в реальной жизни произошло очень многое, поэтому поторопись.
Прежде чем положить обратно в рюкзак то немногое, что он успел распаковать, Булле вынул небольшую банку с продырявленной крышкой. И осторожно положил ее в боковой карман.
— Что это еще такое? — сердито спросила Лисе.
— Семиногий перувианский паук-упырь.
— Что? Ты взял его с собой?
Булле пожал плечами.
— Ему было очень одиноко в подвале доктора Проктора. Профессора больше нет, а перувианские приятели далеко, так ведь? Я решил назвать его Перри. Можешь подать на меня в суд, но мы ведь договорились, что можем брать с собой вещи, название которых начинается на «П», правда?
— Ладно, ладно, — простонала Лисе. — А теперь поторопись. И больше не сочиняй никаких историй.
— А я и не сочиняю…
— Не сочиняешь? Как же ты понял, что танцовщица назвала тебя милашкой? Ты что, знаешь французский?
Их прервал спокойный голос Жюльет:
— Ребята, у меня есть для вас одна хорошая и одна плохая новость.
Булле и Лисе повернулись к ней.
— Хорошая та, что Булле не надо торопиться.
А плохая та, что Гиппопотамы окружили пансион и мы больше не можем никуда уйти.
— Ой, — тихо сказала Лисе.
— Ой, — тихо сказал Булле.
— И что нам теперь делать? — сказала Лисе. — Гиппопотамы наполнят наши карманы монетами и бросят нас в Сену.
— Что?! — закричал Булле. — Как это — монетами? Жмоты! Мне нужны большие деньги. Хочу купюрами!
— Тсс, дети, — сказала Жюльет. — Выход, возможно, есть. Но это значит, что вы сейчас будете меня очень внимательно слушать. Хорошо?
Вероятно, было хорошо, потому что Булле и Лисе замолчали и уставились на Жюльет, а их уши прямо-таки оттопырились, чтобы не пропустить ни слова. И ничего удивительного, ведь рассказ Жюльет касался странного путешествия Булле в ванне, объяснял, как это он вдруг начал говорить и понимать по-французски, куда исчез доктор Проктор и каким образом Булле и Лисе могли бы — но только могли бы — спастись от Гиппопотамов и падения в Сену. Но обо всем этом рассказывает следующая глава.