На каком-то из ударов он перестал чувствовать боль от зажженных искр.

А когда крики прекратились полностью, Уль выбил дверь.

Кап. В полной тишине темно-красная капля упала с его разбитых кулаков вниз и разлетелась по паркетной доске. Превращаясь в некрасивое, грязное и совершенно неуместное пятно с алыми лучами.

Рассветные лучи скрещивались в замершем воздухе, пылинки едва заметно колебались, словно поддаваясь его дыханию. Мальчик шагнул на лестницу и почти сразу остановился, глядя на тело под ногами. Все в крови, яркой, до тошноты. И — разум маленького человека сделал что мог, не закрываясь полностью, не превращая его сознание в хаос, а всего лишь превращая алое — в черное.

Перед ним лежал один из охранников поместья, когда-то добродушный мужчина с широкими руками-лопатами, а теперь бездыханно обмякший, в нательной рубашке, которая висела лентами, изрезанная наискось… ЧЕРНЫМИ штрихами.

Уль побежал дальше, спотыкаясь, но упорно преодолевая ступень за ступенью. На втором этаже в большом холле лежали несколько таких же перечеркнутых темными разрезами людей. Еще один охранник… горничная… недавно нанятая няня, совсем юная девушка, с которой Уль так и не успел познакомиться.

У двери в спальню лежали родители. Уль смотрел и понимал, что они больше никогда не будут прощать его или журить, никогда посмеются над его рассказами, не поцелуют измазанную вареньем щеку. Он был готов хоть каждую неделю сидеть взаперти, лишь бы они были живы, но боги молчали, не предлагая сделок.

- У — у—уш, — прошипела мужская фигура, склонившаяся над его отцом.

(дополнение на сайте — утром поправила ошибку в одном предложении — выделено жирным шрифтом. Этот человек сейчас не способен говорить)

Неизвестный стоял спиной. Его руку и тело отца соединяла полупрозрачная, уродливо извивающаяся лента. Она медленно втягивалась в мужчину.

Уль сделал пару шагов назад, чтобы добраться до погибшего охранника и поднял лежащий рядом с ним грубоватый одноручный меч. Рукоять заскользила в ладони, тоже измазанная в черном.

Но мальчишка не сдавался. Сжимая оружие двумя руками. Упрямо, до онемения в сведенных пальцах. Щеки почему-то стали мокрыми, перед глазами плыло, но Уль только сжал зубы и подтянул меч выше, стараясь поднять его острием вверх. Неуклюже развернулся, возвращаясь к незнакомцу.

— У-уш, — сказал мужчина, поднимая голову и обнаруживая рядом с собой мальчика. Глаза незнакомца выглядели странно пустыми, он безмятежно улыбался, словно стоял не посреди разгромленого поместья, а на поляне среди цветов и бабочек.

Свист. Меч в руке бандита пронесся в воздухе и опустился на левое предплечье младшего Форсмота. С силой, которая должна была разрубить ребенка надвое.

Метал вспорол рубашку и больно ткнулся в руку, едва не иссушив ее, но так и не проткнув кожу. Ни раны, ни боли не было. Улю было все равно, потому что в его груди камнем застывало сердце.

Мальчик моргнул, смахивая мешающие капли. И ринулся вперед, удерживая тяжелое оружие охранника как копье, как свою острую, самозабвенную ненависть, одиноко пылающую в его маленьком теле.