Мы с Танечкой чувствовали себя гномами, только что избежавшими смерти в логове дракона. А дракон пошумел, поплевался огнем и улегся остывать.
– Рехнулась? – накинулась я на Танечку, когда мы оказались за дверью. – Зачем ты ему про Якова Семеновича сказала?
– А что такого? Он бы все равно узнал, если бы захотел. И потом, это что, запрещено?
Я только рукой махнула. Может, Танечка и права. Может, и ничего страшного, но мне вот совершенно не понравились прищур Алмиха и то, как он быстро успокоился. Лучше бы орал на нас, честное слово.
На следующий урок я не пошла, у меня было освобождение от физры. Наш класс погнали на улицу сдавать нормативы, а я уселась на скамеечку в спортзале, наблюдая, как восьмиклассники играют в волейбол. Вайфай тут плохо ловил, и я минуты три смотрела, как крутится на экране смартфона колесико загрузки «яндекса». Что я собираюсь искать? Старцева? Яков Семенович ведь ясно дал понять: информации в интернете мы не найдем. Ну ладно, а как вообще люди узнают про расстрелянных в сталинские времена? Я набрала в поисковике «как найти информацию о репрессированном» и ждала еще минут пять. Первой выскочила ссылка на какую-то статью с подробными инструкциями.
Честно говоря, я всегда теряюсь, когда дело касается инструкций и документов. Просто голова, как говорит мама, у меня по-другому устроена: я хорошо думаю картинками. Вот если нужно текст пересказать или, там, ситуацию представить из диалога по инглишу, так это запросто, тут у меня воображение нарисует то, что в тексте есть и чего нет. А вот сквозь инструкцию по сборке кухонного комбайна мое воображение почему-то пробиться не может: «Подсоедините деталь А к детали В, если деталь С стоит в позиции „вкл.“». В общем, гуманитарные у меня мозги, и с этим, похоже, уже ничего не поделать.
Но тут инструкция была понятная, и картинки стали рисоваться сразу. Только вот нам это вряд ли поможет. Первый же пункт говорил о том, что получить хоть какую-то информацию имеют право только родственники. Дальше объяснялось, что в девяностые годы архивы открывали очень охотно, и достаточно было сделать запрос в нужную организацию в том районе, где человека арестовали. Тогда ты мог получить справку, по какой статье он был осужден, какой получил приговор, признал свою вину или нет. Дальше в статье говорилось, что в 2006 году архивы были закрыты. Якобы из опасения, что родственники пострадавших начнут мстить тем, кто был виновен в гибели их близких. Поэтому теперь справки выдают только по специальным запросам. Прочитав это, я приуныла. Мы такую справку никогда в жизни не получим. В конце автор статьи советовала обратиться на сайт, где собирались сведения о репрессированных и где люди обсуждали, как их искать.
Я машинально листала страницы сайта; их там перевалило за тысячу. На экране мелькали фамилии, фотографии, истории людей, которых уже давно нет в живых. Вот совсем молодой мужчина с подбитым глазом сфотографирован в фас и профиль; вот пожилой архитектор, умер в лагере в 44-м. Черт, я и не думала, что их было столько: фотографии, фотографии. О ком-то написаны целые страницы, а про кого-то – одна строчка: «раскулачен, репрессирован в 1933 году». Вся жизнь человека – в одной строчке!