Комбата на батарее уважали именно потому, что он считался с людьми, старался беречь их. Но вместе с тем поддерживал строгую армейскую дисциплину. Все видели, что Алексей прежде всего строг с самим собой, а потом уже с подчиненными. И по-человечески также понимали своего командира.
Но никто, в том числе и Карина, не знали истинных чувств Алексея, который по невероятному стечению обстоятельств проживал уже свою вторую жизнь. Судьба отмерила советскому офицеру-отставнику полной мерой: ему было грех жаловаться на прожитые годы. С женой в той – «донецкой» – жизни как-то не сложилось. Причем, вот ведь парадокс: пока оба были молодыми, мотались по всему Советскому Союзу, по отдаленным гарнизонам, вместе растили детей, все как-то складывалось. Да, были и ссоры, и упреки, и трудности. Но все жизненные невзгоды преодолевали сообща. А вот когда и дети уже выросли, и когда в Донецке наконец-то обзавелись собственной – трехомнатной! – квартирой, вот тут-то и начались раздоры. Взаимные упреки и непонимание в конце концов привели к закономерному итогу – тягостному для всех разводу. Совместно нажитую и такую желанную в неустроенной лейтенантской юности «трешку» разменяли. Алексей купил себе небольшую однокомнатную квартиру – там и устроил свое холостяцкое офицерское бытие…
Но вот когда Алексей встретил Карину, чувства повели себя, как молодые пришпоренные кони! Офицер-отставник, смирившийся было со своей старостью и одиночеством, оказался в довольно молодом теле, и это тело тоже требовало многого – в том числе и женской ласки. Вот только Алексей с высоты прожитых лет сумел обуздать бешеный вихрь захлестнувших его чувств, эмоций и желаний по отношению к этой удивительной девушке. От этого их любовь приобрела непревзойденный шарм и глубину переживаний. Вместе с тем Алексей ревниво оберегал все то светлое, что было у него с Кариной, и не допускал даже малейшего намека на грязь и пошлость.
Комбат подошел к Карине, обнял ее и крепко прижал к себе. Алексей каждой клеточкой своего существа ощущал эти мгновения невиданного, всепоглощающего счастья. Он стал порывисто целовать янтарно-карие глаза девушки, полные слез, нерастраченной нежности. Тяжелая стальная каска, которую по уставу следовало носить на боевой вахте, мешала, но влюбленные не замечали этого.
– Поедем завтра в Севастополь, будут кино давать. – Позволить себе побыть наедине с Кариной командир батареи мог только в городе. На батарее все сводилось к таким вот пылким и страстным поцелуям и объятиям – ничего более он себе не позволял. Да и Карина была отнюдь не той девушкой, которая могла выставлять напоказ свои чувства и отношения.
– Хорошо, конечно… – Карина смотрела на Алексея с такой нежностью, что он, казалось, тонет в ее янтарно-карих глазах.
Командир батальона отстранился и перевел дух. Он молчал, но на обычно бесстрастном лице отражались все переживания и чувства. Карина все понимала – им не нужно было говорить длинные речи, чтобы понимать друг друга: прикосновение, рукопожатие, мимолетный взгляд или поцелуи и объятия на несколько мгновений, вот, как сейчас. Это и было их фронтовым счастьем.