Почему он решил, что обязан обеспечить ей такой же уровень жизни, какой она вела при родителях? Да ничего подобного он не был должен, это Алина обязана была понимать, за кого выходит замуж, и сама решить, что ей дороже: папины денежки или любовь.

Все это или чрезвычайно сложно и неразрешимо, или очень просто. Или люди стараются оба, и тогда у них все получается, или старается кто-то один, тогда не получается ничего, потому что второму все время кажется, что первый старается мало.

Этот брак себя исчерпал, это ясно даже ему, с его умением закрывать глаза на реальность. Пусть он женился на равнодушной и самовлюбленной женщине, это полбеды, главное, что она нисколько не дорожит мужем и готова рискнуть им ради каких-то принципов, которых сама толком не понимает.

И все же Макс знал: как только он подаст документы на развод, его душу захлестнет такое жгучее чувство вины перед женой, что перед ним померкнут все остальные переживания.

Стоял промозглый осенний вечер, но дождя не было. Пока Христина прощалась с Анной Спиридоновной, а Макс разговаривал с Яном Александровичем о здоровье брата, совсем стемнело, и редкие фонари казались желтками, вылитыми на чугунную сковородку неба.

– Пойдемте искать границу дождя? – спросил Макс нарочито бодрым тоном, потому что испугался, что девушка передумала, но Христина улыбнулась и шагнула вслед за ним.

Они миновали темный скверик, в котором ощущался горький запах прелой листвы, а на разросшихся кустах шиповника висели черные сморщенные плоды, смотревшиеся таинственно и красиво. Это был очень удобный сквер, заброшенный, темный и безлюдный, будто созданный для того, чтобы влюбленные пары могли целоваться.

Ему вдруг остро захотелось привлечь девушку к себе и прикоснуться губами к ее губам, прогоняя холодок петербургской осени, и, чтобы не поддаться соблазну, Макс ускорил шаг.

Говорить не хотелось обоим. Иногда Христина поворачивалась к нему, он спрашивал: «Что?» – она улыбалась, мол, ничего, и оба снова надолго замолкали.

Максу вдруг стало так спокойно, как, наверное, никогда не было раньше. Может быть, в самом раннем детстве, когда отец встречал его с занятий танцами (считалось, что это полезно для осанки). Тогда он вышагивал с чувством выполненного долга, за спиной рюкзачок с чешками, одна рука в теплой и сильной руке отца, в другой – пластмассовый кот, и чувствовал себя властелином мира. Странно, за давностью лет он совсем забыл об этом, а сейчас вдруг всплыло…

Дошли до Спасо-Преображенского собора и остановились возле ворот, глядя на купола, еле различимые в низком темном небе.

Преображенская площадь была ярко освещена, но сам собор почему-то нет, стены его, мокрые от недавно прошедшего дождя, казались темнее, чем на самом деле, и деревья, растущие вокруг, словно защищали его своими голыми ветвями. Вокруг сновали автомобили, люди спешили по своим делам, светились окна и витрины в домах на площади, а собор высился темной громадой, словно призрак, и от этого становилось немного не по себе.

Вдруг мимо собора проехала очень старая женщина на большом велосипеде с рамой. В полумраке Макс увидел старую темную куртку из болоньи и широкую длинную юбку, почти закрывающую педали. Повернув к собору голову с совершенно белыми волосами, старуха вдруг, не снижая скорости, убрала руку с руля и перекрестилась.