— Когда мы прибудем на Раймангал, по вашим расчетам?

— Ближе к полуночи.

— Сколько человек на борту?

— Около сотни.

— Ну что ж, ближе к полуночи я убью капитана. Потом мы взорвем корабль и попытаемся добраться до берега. Но нужно, чтобы в одиннадцать капитан крепко спал.

— Я подолью ему снотворного в графин с водой, — сказал Палаван.

— А ты сможешь проникнуть в его каюту незаметно?

— Да, я изготовлю отмычку, и дверь будет открыта.

— Хорошо. В одиннадцать приходите ко мне сюда. И принесите какое-нибудь оружие. Действовать нужно тихо, но наверняка.

И Тремаль-Найк снова принялся за еду. Он съел огромный бифштекс, способный насытить трех человек, опустошил одну за другой несколько чашек превосходного джина, потом взял трубку и растянулся на койке, шепча: «Без крайней надобности выходить на палубу не стоит: капитан все-таки может узнать меня».

Он постарался уснуть, но сон не шел — он был слишком взволнован. Множество мыслей беспорядочно теснилось в его голове. Он думал о своей прошлой жизни, о своей обожаемой Аде, о том моменте, когда наконец после стольких мучений, стольких опасностей, он снова увидит ее, он думал о том последнем ударе, который готовился нанести. И снова, как и всякий раз, когда он думал об этом убийстве, какое-то странное, ужасное чувство овладевало его душой. Он и стремился убить капитана, и в то же время боялся это совершить. Макферсон не только не казался ему врагом, в нем даже ощущалось что-то родное. Что это было, Тремаль-Найк не мог сказать, но словно какой-то внутренний голос предостерегал и внушал ему это, сомнениями мучил его.

Он знал, что все равно убьет Макферсона, и в нужный момент рука его не дрогнет, но чем дальше, чем больше казалось, что счастья ему это не принесет.

Так в бессоннице и сомнениях проходил час за часом. Никто не спускался в кубрик к нему, да и он сам не горел желанием появиться на палубе. Оба его сообщника больше не показывались.

Тремаль-Найк начал уже бояться, не случилось ли с ними какого-нибудь несчастья, не раскрыты ли их тайные замыслы.

В восемь часов, когда солнце зашло за горизонт и тьма быстро спустилась на голубые волны залива, Тремаль-Найк, снедаемый тревогой, поднялся по трапу и выглянул на палубу.

Солдаты и матросы столпились на баке, устремив глаза на восток; некоторые вскарабкались на ванты, пристально вглядываясь в горизонт. На корме несколько человек хлопотали возле шлюпок.

Он взглянул на мостик: четверо офицеров прогуливались там, куря и болтая. Капитана Макферсона среди них не было.

Тремаль-Найк вернулся на койку и стал ждать. В кубрике постепенно темнело. Склянки на борту пробили девять; потом десять; и, наконец, одиннадцать. Еще не замолк последний звук, как две тени спустились по трапу.

— Поторопись, — сказал один из них быстрым шепотом. — Нельзя терять ни минуты: уже показался Раймангал.

Тремаль-Найк узнал обоих своих сообщников.

— А капитан? — еле слышно спросил он.

— Спит, — ответил Биндур. — Он выпил наркотик.

— Пошли, — сказал Тремаль-Найк, и голос его задрожал. Во рту у него пересохло, его всего трясло.