Адмирал вытащил из коробки папиросу и, чиркнув спичкой, закурил. А Каппель замолчал, подождал, пока Александр Васильевич раскурит папиросу, и продолжил говорить, чуть растягивая слова:

– Так что воевать они будут долго, хоть до посинения – красные твердят о «мировой революции», так пусть попытаются устроить ее с Польши. Встречался я на прошлой войне с легионерами Пилсудского, что у них сейчас «начальник государства», – упертые солдаты и храбры, честно скажу. Большевики тоже не лыком шиты, русские ведь люди, как ни крути, да и многому научились – вот только раздуть им мировой пожар Антанта не даст, спасет поляков, когда тем туго станет. А мы… Нам нужно поступить в соответствии с житейской народной мудростью, Александр Васильевич, мужики ведь не зря говорят – когда две собаки дерутся, третья не лезь!

Западнее станции Куйтун,

командир 30-й стрелковой дивизии 5-й армии

начдив Лапин

– О чем затумался, товарищ ротный?

У железнодорожной насыпи стоял пожилой, в серьезных годах командир в длиннополой шинели, на рукаве алели два «кубаря» командира роты. Взгляд краскома уткнулся в Лапина, он очнулся от одолевавших его мыслей и, сделав три шага вперед, доложил:

– Неправильно все это, товарищ начдив, нутром чую!

– Та в чем тело, ротный?

Лапин удивился – дивизия снова насела на чехов бригадой Захарова, те отбивались изо всех сил, снова введя в бой бронепоезда, на этот раз два, а не пять, как у Нижнеудинска. Но чувствовалось – нажми посильнее, и чехи снова отступят – они с поразительной проворностью вывели эшелоны от Тулуна за Куйтун, железнодорожный перегон был совершенно чист, даже пути не испортили. Хоть самим поезда отправляй, вот только паровозов не имелось, замерзли, нужно теперь тащить их от Нижнеудинска в Тайшет, на ремонт – хорошо хоть чехи мосты через Уду не успели взорвать.

– В Тулуне красные флаги висят, советы у них, – пожилой ротный, судя по мозолистым, со въевшейся многолетней копотью ладоням, загнул один палец. – Вот только неправильные у них советы – какие-то «народные», ни одного большевика нет, даже завалящего эсеришки не нашлось, один учитель – и тот земец, соплей перешибить можно. Мужиков, говорят, Каппель мобилизовал силою, а тогда почему бабы не выли и нам не жалились? А, товарищ начдив? И пошто он молодежь оставил, одних фронтовиков взял, ладно бы, с германской, но и с японской войны, а они, почитай, старики уже, как я, – и рабочий загнул второй палец.

Командир дивизии в другое время одернул бы ротного краскома, но не сейчас – время было, да и выслушать старшего по годам, в отцы годящегося мужика интересно.

– И слыхал я, что каппелевцы мужикам в округе добро из чешских эшелонов раздавали, крестьяне боятся, что мы отбирать будем, волками смотрят, когда думают, что за ними глаз нет. А как посмотришь, то очи свои враз отводят! С чего бы это? И лыж нигде нет охотничьих, а ведь должны быть? Как зверя бить в тайге на промысле? Каппелям лыжи ни к чему, я токмо раз видел их егерей на лыжах за Мариинском, потом все по саням расселись. И с чего это они добро всякое народу раздавать стали? С чего доброта такая? А почто чехи им вагоны свои дали на поживу селянскую?