Удар сапога в ребра сшиб набок. Горло немца Женька все равно не выпустил, хотя от отбитой почки поднялась такая дурная боль, что хоть сразу умирай. Били со всех сторон – топтались вокруг, ругаясь, люди в камуфляже и свитерах. Женька из последних сил держался за горло немца, инстинктивно пытался чужим телом заслониться хотя бы от части ударов. Немец вырывался, уперся рукой в подбородок, ногти разодрали кожу, норовя сорвать туго затянутый ремень каски.
Женьку рвануло назад, – кто-то из немцев схватился за вещмешок, – лопнули лямки. Другой гренадер сорвал с шеи гостя автомат, едва не оторвав голову. Женька коротко взвизгнул, судорожно стискивая пальцы на мускулистом горле, цепляясь за чужую плоть как за последнюю надежду. Глупо…
– Wie eine Klette[59]!
– Vorsicht! Einen Moment[60]…
Кто-то огромный присел сзади, умело прихватил-зажал карабином как рычагом Женькину шею. Ложе, пахнущее смазкой и холодным металлом, начало раздавливать гортань, неумолимо отрывать от бьющегося немца.
Конец…
Нет еще. На спину навалился изумленно всхрипнувший гигант. Кто-то из гренадеров отлетел на одеяла, из взрезанного горла фонтаном била кровь…
– Iwans[61]!
Женька смутно разглядел знакомую фигуру – начальница вырвала штык-нож из спины немца, тут же оказалась рядом с другим, попутно успела подсечь ногу взлохмаченного роттенфюрера… Стоящий на коленях гренадер поднимал карабин…
Постреляют… Стрелять нельзя. Фрицы же кругом.
Женька, выгибаясь, дотянулся ногой… Едва достал, но колченогой печурке много было и не нужно… Опрокинулась, полетели искры… Кто-то сшиб до сих пор чудом не погасшую свечу. В темноте, в рычании и стонах, с дребезжащим грохотом сыпались жестяные колена печной трубы. Мелькнул и тут же погас тусклый свет электрического фонаря. В красноватых отсветах углей Женька успел увидеть держащегося за голову немца – из-под пальцев фрица ползло черное. Мелькнул капитан с саперной лопаткой в руке…
Немец одолевал – теперь он двумя руками сжимал Женькино горло. Земляков оказался снизу, в спину невыносимо давил карабин. Тускло сверкали в полутьме глаза фрица – лицо безумное, серебрится щетина. Давил все крепче, а у Женьки руки слабели. В глазах темнело. Угли погасли или подыхает Земляков? В последних усилиях стучала в ушах кровь. Ровно и часто, как выстрелы.
Стрелять. Все равно конец.
Женька отпустил горло немца. Слабо ударил левой ладонью по носу.
– Arschloch[62], – хрипел немец, сдавливая горло врага.
Рука Женьки втиснулась в карман шаровар. «Вальтер» вылезать не хотел, цеплялся… Патрон в стволе… Предохранитель… «Оружие требует педантичности», – говаривала начальница. Жива еще?
Без воздуха человек жить не может. Женька ткнул ствол куда-то под парку, вдавил пистолет из последних сил, дернул спуск. Раз, второй, третий…
Выстрелов не слышал. Билась в висках слабеющая кровь. Уже не жить хотелось, просто заорать в последний раз. Вздохнуть…
Наверное, вырубился. Когда глаза открыл, дергалась вокруг алеющая тьма. Барабаном колотила боль в раскалывающейся голове. Немец навалился лбом на свои руки, еще сомкнутые на горле врага. Почти не давил… не давил.