– Да отходят же наши, лейтенант!

Женька оглянулся и тут же услышал мат начальницы:

– Да задолбала, Василий, твоя газонокосилка неподъемная, мать ее…

Катрин ползла, помогала, подталкивая тяжелый пулемет. Значит, все трое перебрались.

– Не понимаешь, разведка, – хрипел сержант. – Эти ж четыре пуда – наша опора и надежа.

Из скверика выскочили вовремя – за спиной начали рваться фугасные. Со стороны Либкнехта вдоль фасада гостиницы двигались две самоходки, откуда-то выполз «Т-III».

Группа бежала россыпью. Женька оказался слева, бежал чуть ли не последним, боялся отстать. Ориентироваться удавалось лишь на смутную двухголовую фигуру, отягощенную железом, – теперь пулеметчики волокли «максим» самостоятельно. Катька опять куда-то делась.

За развалинами деревянного горелого павильона попали под фланговый пулеметный огонь. Куда стрелять, Женька не знал, только вжимался подбородком в подмерзающую, но еще мягкую землю. По каске стучали отлетающие от столба головешки.

– К зданию отползаем! Не лежать, братва!

Женька полз, стараясь не цеплять землю автоматом. Шаровары на коленях промокли, в сапогах чавкало. Впереди оказалась колючая проволока.

– Сюда, лейтенант… – Кто-то из бойцов приподнял-оттянул колючую нитку саперной лопаткой. Женька сполз в старую огромную воронку. Здесь оказалась вся группа, даже перемазанный «максим».

– Вот херовое дело, – Катрин вертела белеющей в темноте головой. – Не пропустят. Наши, наверное, прижали. И патронов ведь не жалко.

– Здесь отсидимся, – предложил рассудительный сержант Василий. – Может, поутихнет?

– Щасс поутихнет…

Где-то у павильона начали рваться мины, с треском разметывая уцелевшие балки.

– К домам придется отходить…

– Там немцы. Стреляли…

– Щас же не стреляют. Давай. А то здесь и накроет…

Снова ползли. Женьке очень хотелось сунуться в какую-нибудь ямку и полежать хотя бы минут пять. Но все ползли, и Земляков полз. Даже короб с лентами волок…

Впереди выросло одноэтажное невзрачное здание, дальше все небо заслоняла громада Госпрома…

Как оказались в тени, Женька толком не помнил. Проползли вдоль огромной груды битого кирпича, потом Женька чуть не потерял сапог в твердом как камень сугробе. Бойцы молча влезали в огромное окно. Наверху постукивали винтовочные выстрелы, экономно грыз воздух «МГ». Но стреляли не по группе – здесь, под самой стеной, бойцов заметить было трудно.

В окно подняли пулемет.

– Лезь, Земляков, – начальница ладонью в драной перчатке поощрительно похлопала Женьку по каске. – Молодец!

– Чего это? Я ничего такого…

– Что жив – молодец. Лезь давай. Озадачился, чудик…

Внутри было сыро и темно как в погребе. Кто-то из бойцов выглянул в коридор:

– Завалы. Сам черт ногу сломит. Может, в парк будем пробиваться?

– Скоро наши отбивать площадь пойдут, – громко прошептала Катрин. – Сейчас сунемся – как раз попадем. Здесь стены, да и помочь с фланга сможем. План такой – поднимаемся повыше, занимаем позиции. Часок как раз перекурим, отдышимся.

– А если наши дальше отойдут?

– С чего это? Ну, если вдруг отойдут, так и мы следом двинем…

Госпром – пирамиды древние. Дыры и проломы, смерзшийся кирпич – все на свете здесь вымерзло. Где-то слышались неразборчивые голоса, раскатисто начинал стучать пулемет, и эхо летело из всех коридоров и лестниц. На третий этаж едва поднялись – пролом в ступеньках топорщился капканами арматуры. Прямо за стеной стукнула винтовка, но прохода здесь не было, разглядеть стрелка было невозможно. Может, такой же боец, отрезанный от своих. Похоже, в лабиринте этажей огромного комплекса и батальон мог бы проскользнуть, не наткнувшись на немцев.