Отстранялся раз за разом – но не для того, чтобы распалить меня еще больше. А для того, чтобы рассмотреть. Мое лицо, закушенные губы, грудь, пальцы, стискивающие простыни, раскинутые ноги и бесстыдно выставленную мягкую плоть, которая от его действий расцвела и горела…

Раз на третий такого вот осмотра я даже перестала краснеть. И умолять… А потом и перестала считать свои и его оргазмы.

В эту ночь мы не спали… Забылись лишь под утро. А утром – вспомнились. И я, наконец, осознала чего там писали женские журналы про утренние обнимашки и целовашки… При свете дня, на размякшем, томном теле, удивительно умелые пальцы Максима давали поистине музыкальный эффект. Я мурчала и пела, иногда вскрикивала, а когда он двинул ими особенно интенсивно – даже захрипела. И заставила участвовать в хоровом пении своего персонального миллионера. Потому что мои пальцы оказались тоже очень музыкальны. А кожа под ними – бархатной, горячей и нежной.

И было так приятно скользить по этой коже вверх и вниз, время от времени оборачивая кулак вокруг головки и размазывая выступающие капли к взаимному удовольствию.

У нас была невообразимо прекрасная и ленивая суббота. И не менее прекрасное воскресенье.

Глаза в глаза.

Рука об руку.

Бок о бок.

Я бродила по дому без белья, но в его рубашке, а он, не желая сдерживаться, постоянно лез под короткий подол, трогал, мял, проникал, тянул на себя и…

– Ты что, проверяешь, все ли на месте? – преувеличенно ворчливо спрашивала я, а сама тянулась у нему.

Я готовила все необычное и вкусное, что могла добыть из продуктов и памяти, а потом, умиленно подперев подбородок, смотрела, как Максим это ест и мычит от удовольствия. Один раз даже так засмотрелась, что не успела понять, как оказалась на столе вместо тарелок и… почему на полу все еще обиженно звенит разбитая посуда.

Мы гуляли в ближайшем парке и подолгу, молча сидели на скамейке, откинувшись и ловя солнечные лучи сквозь листья. И в этом молчании не было ничего зазорного или скучного – только уютное и доверчивое.

Сходили в кино и долго не могли понять, что там такое на экране, потому что на экране было авторское, и автор этот явно не понят при жизни. Потому мы купили еще попкорна и ушли прочь, в ночь, смотреть дома «Великолепную миссис Мэйзел» и ржать над понятным юмором – и плакать над понятной драмой.

Мы встретили целый один закат, и могли бы встретить целый один рассвет – но кое-кто твердо-мягкий, теплый и вкусно-пахнущий придавил меня к кровати, когда я начала копошиться и требовать ранне-утренний кофе, балкон и встающее солнце. И показал, что вставать может не только солнце… Ну и звезды в глазах, заодно, продемонстрировал.

Мы синхронно отказались от двух приглашений в гости, и новой тренировки на эндуро, зато съездили в книжный, в мою любимую кофейню и на набережную. А еще за обручальными кольцами – и мне даже не было странно и стыдно, что я совсем не настоящая невеста.

Потому что Макс был… настоящим. И его объятия, взгляды и поцелуи – тоже. И моя дрожь и бабочки – более чем. У меня по настоящему теплело между ног, горели губы – от поцелуев, щеки – от воспоминаний, и задница от того, что кое-кто пару часов назад вообразил себя мистером Греем и решил попробовать «кое-что интересненькое».