Как говорил один мошенник: “Лед тронулся, господа присяжные заседатели”. Под натиском прессы Зинченко пришлось пообещать журналистам и тысячам советских читателей газет и радиослушателям, что по факту поступления в школу милиции комсомольца Петрова Андрея Григорьевича будет решаться вопрос на самом высоком уровне.

Интересно, это на каком? Не в Москве — это точно, значит здесь. В местном горкоме. Конечно, Зинченко постарается спустить все на тормозах, но мы еще пободаемся. Я ничего не теряю, кроме того, что могу загреметь в армию.

В конце нашей “теплой” встречи под аплодисменты присутствующих мы еще раз пожали друг другу руки. Зинченко попытался стиснуть мою кисть сильнее обычного. Но я тоже даванул в ответ не слабо. Насколько позволяла моя нынешняя физическая оболочка. Мы оба поморщились друг на друга фальшью прощальных улыбок и разошлись, как айсберг с Титаником в фильме с альтернативной концовкой.

Зинченко нацепил шляпу и скрылся со своей свитой в недрах коридора. Я побрел в палату, а главврач еще долго рассказывал под магнитофонную запись журналистам, как продуктивно и быстро проходит лечение молодого комсомольца в лучшей больнице города. Какие замечательные здесь работают врачи и младший медперсонал.

О больнице ничего плохого не скажу. Просто завотделения мне не по душе… И кормежка местная.

— Я завтра уезжаю, — со вздохом проговорила Катя.

Мы сидели на больничной лавочке в тени раскидистого вяза. Она пришла меня навестить. Полуденное солнце спряталось за облако, будто грусть девушки передалось и ему.

— Удачи тебе в поступлении, — сказал я.

— Но ведь если я поступлю, я останусь в Москве, — Катя пытливо смотрела мне в глаза, пытаясь уловить в них сожаление.

Но я ни о чем не сожалел. Фактически я знал ее всего несколько дней. Девчонка вроде хорошая, но жениться я не собираюсь, а для потрахушек она не подходит. Не в той эпохе выросла. Не буду девке голову морочить. Пусть идет своей дорогой, а у меня свой путь — одинокого волка. Непреклонного и беспощадного. Как из “Ну погоди”. Не хочется сразу навешивать на себя обязательства, а потом разрываться между семьей и карьерой. Как говорится: “Первым делом самолеты, ну а девушки за борт”.

— Я хочу, чтобы у тебя все было хорошо, — улыбнулся я. — В нашем Мухосранске таких ВУЗов нет. Тебе надо ехать.

— Где? — не поняла девушка.

— В Новоульяновске. Москва, есть Москва. Если поступишь — через несколько лет мне еще спасибо скажешь, что я тебя отговаривать не стал.

— А как же поцелуй? — голос Косичкиной дрогнул. Ее глазенки заблестели влагой.

— Какой поцелуй?

— Ты не помнишь? На кухне у тебя…

— А что поцелуй? — пожал я плечами. — У тебя таких поцелуев еще будет знаешь сколько. И не только поцелуев.

— Дурак! — Катя вскочила со скамейки. — Ну и оставайся в своем Мухосранске.

Девушка развернулась и решительно зашагала прочь. Я не стал ее останавливать и окрикивать. Опухоль удаляется не кусочками, а одним движением. Иначе все зря. Уверен, что все нее получится, и она станет отличным хирургом. Учить на врачей у нас умели… Пока. А такие целеустремленные и усидчивые, как она составят в будущем цвет советской медицины. Которая конечно потом погибнет, разбившись о безденежье, о платные клиники и эмиграцию врачей. А пока у нее все впереди…