– Но с какой целью?

– Я и сам этого не пойму, но замыслы злых людей так хитро сплетены, что, даже разгадав их, не сразу найдешь их тайные пружины.

– Так идем к дому Хусто.

Окрыленные новой надеждой, друзья пустились в путь.

Дом дона Хусто выглядел опустевшим и покинутым, из просторного патио не доносилось ни малейшего шума. Не было видно ни слуг, ни рабов, ни конюхов; лишь один привратник сидел на скамье и, прикрыв голову беретом, грелся на солнышке.

– Где сеньор дон Хусто? – спросил дон Энрике.

Старик с удивлением посмотрел на пришельцев.

– Видно, сеньоры не знакомы с моим господином.

– Почему ты так думаешь?

– Да иначе сеньоры знали бы, что сегодня у моего господина свадьба, может, как раз в эту минуту в церкви совершается обряд. Я не смог пойти в храм из-за проклятого ревматизма, который меня мучит вот уже десять лет, с той поры как покойный сеньор вице-король, упокой господи его душу…

– Отлично. Итак, дон Хусто в церкви?

– А как же моему господину было не поспешить в церковь? Его милость аккуратен, как часы. Я его хорошо знаю, скоро тридцать лет, как я ему служу. Еще молодая Гуадалупита не успела выйти замуж за сеньора графа, упокой господи его душу, да и знать-то мне ее жениха пришлось больше понаслышке, потому как сеньор граф в ту пору еще не бывал у нас в доме, а я из-за своего ревматизма…

– Так ты говоришь, что в церкви уже началось венчание?

– Да, если бог милостив. Мой господин поднялся спозаранку, да и ничего удивительного, что он торопился подняться, ведь девушка, говорят, прекраснее золотого дублона и белее китайской фарфоровой чашечки.

– А невеста тоже была готова к свадьбе?

– Разумеется, ведь мой господин чуть свет послал в ее дом гонца спросить, не пора ли ему уже ехать за невестой; а послал он Коласа, мальчишку-мулата, живого, словно ртуть, а уж как мой господин его любит, и сказать невозможно, так вот ваша милость сейчас услышит, как все произошло.

– Так что же ему в доме невесты ответили?

– Кому?

– Посланцу дона Хусто.

– К этому я и речь веду помаленьку да полегоньку. Как говорится, тише едешь, дальше будешь. Так мы остановились на том, что паренек, а зовут его Колас, побежал к невесте спросить от имени моего господина, все ли готово и не пора ли моему господину уже идти навстречу своему счастью. А Колас уж так прыток – стрелу перегонит. Сеньорам, может, неизвестно, а я этого мальчишку вырастил и, как говорится, собственной грудью выкормил.

Дону Энрике и дону Диего не терпелось поскорее узнать, что же ответили гонцу в доме Хулии, но они понимали, – если прервать старика, он начнет все рассказывать сызнова, – и запаслись терпением.

– Так вот, – продолжал старик, – господин кликнул Коласа, – а паренек, надо вам сказать, ходит теперь в ливрее, ни дать ни взять алькальд из Севильи, – и говорит ему: «Колас, мигом слетай в дом сеньоры доньи Магдалены», – так зовут мать невесты, и, говорят, она родом оттуда, где шла война против турка, – позабыл, как зовется это место…

– Лепанто, – с яростью подсказал дон Диего.

– Так вот с божьей помощью она оттуда и приехала. «Спроси-ка у сеньоры, – говорит мой господин, – все ли готово и не пора ли мне уже явиться…»