Удолин во главе своего звена некромантов появился, как и обещал, с опозданием всего на тридцать две секунды по хронометру Воронцова. В сравнении с бездной лет, что им пришлось преодолеть, — исчезающе малая величина. Правда, переодеться они не успели или не сочли нужным, или, пожалуй, — просто не во что было. Так и возникли на шканцах «Валгаллы» во всём великолепии ассирийских (или вавилонских) нарядов. Шлёпая сандалиями и выставив на всеобщее обозрение из-под хитонов волосатые, не слишком спортивные ноги.

Но это Воронцову было без разницы, Наталье Андреевне — тем более. И не такое видала. Она, как хозяйка парохода, успела распорядиться, чтобы стюарды накрывали подходящий для очередных гостей стол, а самих проводили куда положено, для санобработки, дезинфекции и переодевания. Бог его знает, какие насекомые и простейшие паразитировали на человечестве три тысячи лет назад.

Раньше об этом уже неоднократно говорилось, но отчего бы и не повторить? Среди женщин «Братства» Наталья занимала несколько особое положение, которое никто не оспаривал и на подобное не претендовал. С момента, когда Воронцов нашёл её в Москве и доставил (или пригласил) вместе с Ларисой на празднование завершения постройки форта на Валгалле, она ухитрялась, вроде бы участвуя во всех общих делах, ни в чём, на самом деле, не участвовать. Почти что в полном соответствии с канонами дзен-буддизма. Она, радуясь наконец представившейся возможности не заботиться о «хлебе насущном и дне грядущем», непрерывно и беспорядочно читала самые разные книги из огромной библиотеки парохода, иногда подряд, иногда пролистывая лишь несколько страниц.

Однажды попалось вот такое умозаключение: «Великая завершённость „Дзогчен“. Реальность — уже совершенна, ничего не нужно преображать, ни от чего не отказываться. Лишь распознать истинную природу всего. Основной метод — позволять всему, что возникает в переживании, существовать, как оно есть. Не усложняя с помощью рассудочного ума, не питая ни привязанности, ни неприязни». Эта идея Наталью вполне устроила.

Ей в полной мере хватило опыта, полученного за первые тридцать два года жизни, чтобы, оказавшись сначала на чужой планете, а потом и на пароходе с тем же именем в качестве жены капитана, осознать всю степень обретённого счастья и более уже ничего не искать, а тем более не хотеть. Оказавшаяся в её распоряжении «Валгалла» могла заменить собой целый мир. Да и остальной мир никуда не делся, его можно было посещать, вот именно — посещать, когда заблагорассудится, вроде интересного аттракциона, но не более того. В случае чего — мир сам приходил к ней, на её территорию, как, например, не так давно появились девушки с той же планеты, где так всем было хорошо, пока они не слышали о всяких там агграх, квангах и, тем более, дуггурах[160]. Постоянно на «Валгалле», кроме неё с Дмитрием, из людей никто не жил, и тысячи метров внешних палуб и длинных пустынных коридоров, бесчисленных трапов, отсеков и незаселённых кают её нисколько не пугали, как иных вроде и сильных духом мужчин. Она в них ориентировалась, как Квазимодо в закоулках Собора Парижской богоматери.