Над полем боя поднялся дикий крик, заглушивший пушечные выстрелы.

– Ааа!

Из порохового дыма начали выбегать вражеские солдаты с ружьями наперевес, но совершенно деморализованные, практически все поодиночке. Их с легкостью отстреливали венедские егеря и специально взятые отборные стрелки из ополченцев-охотников.

– Бах! – Пуля попадает французу в верхнюю часть шеи, и голова просто отлетает. Еще два десятка шагов тело бежит без головы, приводя в ступор остальных солдат Франции.

– Бах! – И француз, только что бежавший с ружьем наперевес, хватается за колено и начинает истошно выть.

– Бах! – Падает знаменосец, эффектно сползая по древку.

Для страховки к каждому стрелку был приставлен либо спешенный кавалерист с обнаженной саблей, либо мастер фланкирования, не способный к столь точной стрельбе.

Бешеная стрельба продолжалась более пяти минут и не меньше десятка старых пушек разорвало, убив и покалечив орудийную прислугу.

– Ббах! – Двое венедов-артиллеристов падают, сраженные осколками разорвавшегося орудия. Остальные артиллеристы даже не обращают на их смерть внимания, продолжая делать свою работу.

Наконец враги увидели возможность бежать – назад, наступая на трупы. И побежали… Кавалерия, правда, сделала несколько попыток прорваться сквозь померанский строй, но не слишком удачных.

– Вив ля…

– Бах!

Они изначально были главными мишенями, так что удальцов осталось немного, да и те в большинстве своем были ранены. Так что и они двинулись назад, под пулями, ядрами и картечью.

Французов осталось немного, чуть меньше десяти тысяч, когда они вырвались из огневого мешка. Немного подождав, Рюген громко сказал:

– Недорубленный лес вырастает. По коням!

Задача предстояла не самая приятная и благородная – догонять и рубить бегущих клинками – пленные ему не нужны. Но именно поэтому требовался личный пример. Поэтому с невозмутимым лицом герцог вскочил на коня и сказал бледному Святославу негромко:

– Тебе-то как раз не обязательно.

– Нет, надо…

Дальше была кровавая работа – кавалерия и пехота старательно уничтожали бегущих. Правда, не трогали тех, кто ложился…

Клинок палаша вынесен вперед, и когда французский драгун в панике оглядывается, следует молниеносный выпад Грифича…

– Н-на!

…после чего враг падает под копыта коней с дырой в переносице.

А вот бежит сержант пехотного французского полка…

– Вжик! – И голова сержанта мячиком прыгает по земле.

– Хрусть. – Один из телохранителей герцога не стал марать оружие, а просто высвободил ногу из стремени и пнул убегающего франка в затылок.

Французов уцелело около трех тысяч, и почти все они были ранены, причем добрая половина – тяжело. Сын спешился и стоял теперь, держась за стремя, его откровенно мутило. Даже для бойца, прошедшего ожесточеннейшие схватки на Узедоме, это было слишком…

– Ты как?

– Нормально, отец… – вяло отозвался Святослав, – отойду. Это так…

Подойдя со свитой к немногочисленным пленным офицерам, Грифич внимательно оглядел их – совершенно недружелюбно, хотя воинский этикет восемнадцатого века был достаточно куртуазным.

– Французы лишние на этой войне, – громко и отчетливо сказал он на французском. – Посылку следующего отряда буду воспринимать как объявление войны – и Франция заполыхает.