Кадфаэль сидел у самого костра, с книгой на коленях. Я видел, как глаза бегают по строчкам, но хоть губами не шевелит, что значит читает быстро, а здесь и старые священники разбирают печатные буквы по складам, а рукописные вообще не понимают.

В темноте, окружающей лагерь, время от времени слышатся глухие удары, писк, птичий клекот, невнятные звуки, которые я назвал бы зачатками речи.

Швырнул в огонь пару веток, хворост надо экономить, видел, как у защитного круга толпятся тени. Странные звери бросаются на незримый барьер, пытаются грызть и вонзать зубы, раз уж не удается прорваться с разгону…

Кони довольно мирно жуют овес из сумок, так устали, что уже ничего не страшатся. Мой Зайчик лег невдалеке, я всякий раз, когда оглядываюсь, вижу устремленный на меня взгляд больших коричневых глаз.

Пес сперва попробовал заснуть у Зайчика под мордой, но потом передумал и пришел ко мне, бухнулся рядом, прижался горячим боком, я похлопал по лобастой башке, и он заснул, осчастливленный.

Даже обыкновенные летучие мыши, ударяясь о преграду, не пытаются проникнуть дальше, их отбрасывает, отшвыривает, и скоро уже ни одна не пытается пролететь над затухающим костром. Впрочем, ночные жуки тоже не летают внутри круга, защитная черта брата Кадфаэля отшвыривает и их.

Он поймал мой взгляд, сказал виновато:

– Это на случай, если придут волки… Говорят, здесь бывают и медведи…

– А что, твоя черта удержит и волка?

Он кивнул, глаза скромно потупил, как бы стесняясь своей мощи, мол, он может, а остальные нет, потому, как истый христианин или интеллигент вроде Чехова, чувствует перед нами вину, как перед калеками.

Эбергард обошел спящих рыцарей, подсел к нам. На усталом лице пролегли глубокие морщины, глаза слабо мерцали.

– А удержит ли барьер Песчаного Червя?

Кадфаэль вздрогнул.

– Удержит… но откуда Червь?

Эбергард сказал мертвым голосом:

– Мне кажется, кто-то из темных монахов сумел подчинить себе это чудовище. Я знаю, они давно пытаются… Есть признаки, что кому-то удалось…

Дилан проговорил тревожным голосом:

– Но они ведь живут в глубоких норах! И не поднимаются на поверхность!

– Расхитители древних могил, – сказал я, – обнаружили скелет мамонта на глубине тридцати метров. Это еще раз доказывает, что мамонты жили в норах.

Эбергард поморщился.

– Я понимаю вас, сэр Ричард. Представьте себе, понимаю. Однако же Червь в самом деле неуязвим. По крайней мере нет данных, что кому-то удалось убить Червя. Никто не видел мертвого Червя, не видели даже костей…

– Если Червь в самом деле червь, – заметил я, – то у него не может быть скелета. Я думаю, нам ничего другого не остается, как ждать и положиться на волю Господа.

В глазах Эбергарда появился насмешливый огонек.

– Вы в самом деле такой… верующий? В самом ли деле Господь всемогущ?

– Всемогущ, – подтвердил я серьезно. – Но черти расторопнее.

– Гм, – сказал он в затруднении. – Сейчас вы кажетесь таким твердолобым верующим, но я что-то не видел, чтобы вы вообще молились! Даже крестились.

– Я всегда держу слово, – объяснил я снисходительно, – когда имею дело с людьми, и не всегда – если с Богом. Бог способен прощать.