В удивительно синем небе разрастались, не двигаясь с места, дивные облака. Заходящее солнце подсвечивает снизу, огненные громады блистают великолепно и величественно, покрытые красной позолотой, на землю пала тревожная тень, но мы уже подъезжаем к воротам последнего города, как предупредил Эбергард, дальше – пустыня.

Ворота закрыты, сэр Смит с готовностью достал из-за спины рог и затрубил так мощно, что с отдаленных деревьев с жуткими криками взлетели вороны.

Эбергард подъехал к воротам и с силой постучал рукоятью меча. Минуту спустя сверху прозвучал хриплый голос:

– Ну чего там?

Эбергард крикнул раздраженно:

– В чем дело? Еще не ночь, чтобы закрывать ворота!

Страж ответил лениво:

– Для нас уже ночь. К тому же правитель велел ограждать наш город от всякого ворья, что шляется по дорогам… Ворота открываем только купцам.

Брат Кадфаэль выехал вперед на муле и сказал смиренно: – Разве Господь не велел открывать врата и сердца всем паломникам, странникам и дорожникам?

Рядом с первым стражем появились еще несколько, посмеивались, глядя с высоты. Я прислушался, по ту сторону ворот гул голосов, словно работает ярмарка нехилых размеров. Или же расположился базар, что обслуживает половину города.

Страж с ворот крикнул с насмешливым превосходством:

– Вы можете заночевать там у ворот. Возможно, утром вас впустят. Но… скорее всего, нет. Вы ж ничего полезного не везете, а дармоедов и у нас хватает.

Я медленно слез с коня. Злость закипает, пальцы сжались в кулаки. Ненавижу эту пьянь, что вот так позволяет себе насмехаться свысока над теми, кто не может ответить.

Стражи наблюдали с ленивым интересом, я подошел к самим воротам. Земля не просто утоптанная, широкие каменные плиты начинаются за три шага от ворот, уходят под них, а дальше явно ими замощена вся площадь рынка. Небедный город, очень небедный.

– Вы убедитесь, – сказал я, – что Господь на стороне странников.

Стражи загоготали, среди них появились и просто горожане. Им восхотелось посмотреть на несчастных, которым ночевать по ту сторону ворот. Все смеялись и показывали пальцами.

Я вытащил из кармана одно из семян, в оболочке оно выглядит крохотной жемчужиной. Горная смола показалась мне странно обесцвеченной, я наклонился к каменным плитам, с силой сдавил упрятанное в скорлупу зернышко. Тихонько хрустнуло, на камни посыпались сухие чешуйки, похожие на пересушенные комочки цветочной пыльцы. Семя, что размером с зерно проса, вроде бы успело вырасти до размеров пшеничного, по пальцам пробежала дрожь.

Кажется, начинает распухать прямо в пальцах, жадно поглощая влагу из воздуха. С излишней торопливостью я сунул его в щель между плитами, даже не стал засыпать землей, такое живучее само сумеет пустить корни, отступил на пару шагов и сказал громко и торжественно:

– Lingva latina – non penis konina!

– И что будет? – спросил один из стражей, – или мы…

Он не договорил, между плитами пробился нежный зеленый росток, затем начал подниматься тонкий нежный прутик, почти просвечивающий насквозь. На вершинке быстро набухли две почки, развились в листочки, а те начали отодвигаться на тонюсеньких веточках. Прутик все поднимался, кто-то наверху восторженно вскрикнул, кто-то зааплодировал и крикнул: «Браво», каменные плиты дрогнули, попробовали отодвинуться, раздвигаемые быстро утолщающимся стебельком, но уперлись в соседние плиты.