Заслышав за спиной подозрительный шорох, Степан обернулся, вскидывая автомат. И тут же опустил, разглядев метрах в пяти Гускина. Призывно махнув рукой, сдвинулся чуть в сторону, освобождая товарищу место на расстеленной на земле плащ-палатке. Старший сержант не заставил себя ждать, ужом скользнув – ни одна ветка не дрогнула – сквозь заросли, морпех аж позавидовал.

– Я специально шумнул, чтобы вас предупредить. Мы там кипяточек сварганили, согрейтесь малехо. Можно было горохового концентрату навернуть, но товарищ капитан сказал позже. А я пока понаблюдаю.

– Добро, – не стал спорить старлей, передавая бинокль. – Держи оптику. Только смысла в этом ноль, сразу предупреждаю – на станции нам делать нечего. Часика через полтора стемнеет, и дальше потопаем.

– Значит, потопаем, – равнодушно пожал плечами осназовец. И покопавшись в кармане, смущенно протянул Алексееву пару леденцов в затертых до полной неузнаваемости обертках. – Вот, вместо сахара. Они вкусные, «Дюшес» называются, Бабаевской фабрики. Больше нет, извините.

– Спасибо, Леша, – искренне поблагодарил старлей. – Лет сто не пробовал, с самого детства.

– Сто лет, скажете тоже! – улыбнулся старший сержант. – Не такой уж вы и старый.

– Да нормально все, – зашуршал оберткой морской пехотинец. – Ну, приврал немного для красного словца, всего-то семьдесят…

Судя по выражению лица, шутки Гускин не понял и оттого не оценил. А морпех в который уже раз подумал, что Шохин определенно прав: болтает он и на самом деле много – и не всегда по делу.

– Тарщ старший лейтенант, – устраиваясь поудобнее, неожиданно спросил осназовец. – Разрешите вопрос?

– Валяй. Ну, в смысле, разрешаю.

– А вот вы когда немецкие танки гранатами жгли – страшно было? Нет, если не хотите, так не отвечайте, мне товарищ капитан вообще запретил у вас что-то выспрашивать, просто там, на катере, вы сами про это рассказывали. Без подробностей, правда.

– Страшно? – ненадолго задумался Степан. – Знаешь, наверное, нет. Тупо некогда было бояться. Просто понимал, что нужно это сделать – вот и все. А страх обычно позже приходит, когда все уже закончилось.

– А я танков, ежели начистоту, побаиваюсь… – смутился Алексей, пряча взгляд. – Вроде и обкатывали нас, и как с ними бороться учили, а все одно страшно, аж живот сводит. Вот ничего другого не боюсь, а танков… Самое смешное, я ж до войны трактористом был – поработать, правда, практически не успел…

– Ну и зря. Боишься, в смысле, зря. Ты, главное, запомни: танк – не трактор, у него кабины с окнами и обзором на все триста шестьдесят не имеется. Мехвод, когда танком в бою управляет, практически ни хрена через свои приборы не видит. И тебя тоже не видит, ежели, понятно, у него на пути с гранатой наперевес в полный рост не стоять. Главное, пехоту отсечь, поскольку танк без прикрытия – просто братская могила для экипажа. Подобрался аккуратненько, гранату кинул – в ходовую, там, или на крышу двигателя – и все. Будет возможность – покажу. Хотя лучше, конечно, чтобы не было…

В сумерках двинулись дальше, перед выходом тщательно замаскировав место недолгой стоянки. Шли лесом, в зависимости от рельефа, стараясь держать железную дорогу приблизительно в полукилометре по левую руку. Если впереди оказывалась особенно протяженная балка, глубокий овраг с крутыми склонами или распадок, приходилось делать солидный крюк, порой в добрый километр, а то и больше, – рисковать старлей не собирался. В принципе, Алексеев вообще терпеть не мог ночных переходов по незнакомому лесу, однако сегодня им везло: облака практически разошлись и в небе висела почти полная луна, дающая достаточно света. Но шли все равно медленно, поскольку отлично понимали, что означает сломанная или даже просто подвернутая нога.