Несмотря на абсолютную надежность корабельных андроидов, Ненадо считал своим долгом поддержание среди вверенного ему личного состава (где многие бойцы были в одном с ним звании и даже выше) надлежащей воинской дисциплины и полной боеготовности. Поэтому дневальство в местах расположения личного состава и техники сохранялось в точном согласии с требованиями Устава гарнизонной и караульной службы.
Андрей сказал Шульгину, что неплохо бы промочить горло, уставшее от подзабытой уже специфической работы (лекции читать – это не то что за рюмкой анекдоты рассказывать), приличным пивом, которым всегда славился небольшой паб на прогулочной палубе. И попутно вспомнил одного весьма остроумного, любимого студентами за парадоксальность мышления и неожиданность поступков доцента. То были благословенные времена середины шестидесятых, узкий зазор между сталинизмом и так называемым «застоем», когда «надлежащие инстанции», сами изрядно устав от церберских функций, перестали считать юмор «подрывом устоев», а всякие невинные шуточки возводить в разряд «идеологических диверсий».
Михаил Валерьевич, читавший «историю буржуазных политических учений», всегда требовал, чтобы на кафедру перед началом лекций, послушать которые сбегалась половина Университета, даже с физмата, ставили стакан холодного несладкого чая. Но обязательно хорошего и крепко заваренного.
Однажды кто-то предложил схохмить и вместо чая поставить полный стакан недорогого тогда грузинского коньяка. Что и было сделано.
Доцент на десятой примерно минуте сделал маленький глоток, ни на йоту не изменился в лице и продолжил лекцию. С последними ее словами окончательно опустошил стакан, аккуратно поставил его на край кафедры и, уже выходя из аудитории, негромко, но так, что услышали все, бросил – «есть же на курсе светлые головы».
Эту историю Андрей вспомнил к тому, что прочитанная сейчас лекция требовала для смягчения горла тоже отнюдь не холодного чая.
Паб, куда они зашли, был скопирован, как и почти все на этом сказочном пароходе, с реально существующего в Лондоне лет триста подряд в одном и том же помещении. Когда-то, еще в годы совместной морской службы, Воронцов с Левашовым в нем побывали, и эта, по-нашему выражаясь, «пивная» их очаровала. Тогда же пришла в голову мысль: «А вот если бы в России тоже так – и трактир какого-нибудь Сойкина или Сайкина функционировал в том же подвальчике на углу Сретенки и Рождественского бульвара с дней царя Иоанна Грозного? Чтобы все знали, что на этих именно стульях и за этими столами сиживали последовательно опричники, бойцы-ополченцы Минина и Пожарского, возвращавшиеся из дальних странствий землепроходцы Семена Дежнева и так далее, вплоть до студентов-шестидесятников сначала девятнадцатого, а потом и двадцатого века[55]».
Ну и они сами посещали бы регулярно этот кабачок с древней почерневшей вывеской, и не было бы повода скрепя сердце признавать умение англичан создавать и бережно сохранять особую рафинированность своего «образа жизни». Какой ценой и за чей счет – в данном случае не так уж важно.