– Джексон? – Лина оглядывает его с ног до головы. – Выглядишь…
Я почти не дышу в предвкушении.
– …странно.
– Странно?! – вырывается у меня. – О, ради всего святого, девочка!
Оба поворачиваются ко мне.
– Бабушка? Что вообще происходит?
– Да ничего особенного! Джексон давно хотел съездить в Лондон, вот я и пригласила его на вечеринку…
Внучка смотрит на меня с подозрением.
Я же замечаю, как бармен выходит из подсобки, и меня озаряет:
– А идемте-ка со мной на минутку!
Я хватаю Лину и Джексона за руки, тяну за собой в подсобку, но сама внутрь не захожу, а резко захлопываю снаружи дверь.
– Бабуль! Куда ты…
– Ну вот. Не многие в семьдесят девять могут похвастаться такой прытью. – Я отряхиваю руки о кюлоты и трогаю за плечо ближайшего мужчину. – Молодой человек, не могли бы вы подпереть собой эту дверь?
– Бабуль, ты чего? – слышится из-за двери. – Открой, ты что делаешь?
– Вмешиваюсь в чужие дела! – с задором кричу я. – Это моя новая «тема»!
39. Лина
В подсобке тесно и сплошь полки, даже опереться не на что. Мы с Джексоном застыли сантиметрах в пяти друг от друга, будто в метро.
И что бабушка затеяла? Я делаю шаг в сторону и врезаюсь плечом в Джексона. Он пытается подвинуться и задевает меня локтем.
– Прости, – говорим мы одновременно.
Я натужно смеюсь.
– Все из-за меня, – в конце концов говорит Джексон. – Не надо мне было поддаваться на ее уговоры.
Мы стоим так близко друг к другу, что мне приходится задирать голову, чтобы посмотреть ему в глаза.
– Ты приехал только ради меня?
Джексон смотрит на меня сверху вниз. Мы едва не соприкасаемся носами. Я замираю.
– А что мне тут еще делать?
Вот как у него это получается? Даже лохматым и с засохшей пеной для бритья за ухом он выглядит сексуальным. А еще его непреднамеренная уверенность в себе – он удивительно цельный и не сможет притворяться кем-то другим, даже если очень захочет.
– Но, признаться, я не так представлял нашу новую встречу. Твоя бабушка в одну минуту все перевернула с ног на голову. А я ей поддался.
Его рука касается моей, и я делаю глубокий вдох. Но это не возражение или сопротивление – это реакция на тепло, разливающееся по моему телу из точки нашего соприкосновения. Я позволяю своим пальцам переплестись с его и чувствую себя школьницей, запертой наедине с парнем, по которому сохла весь год.
– А как же ты ее представлял?
Моя вторая рука находит его руку.
– Ну, я не знал, сколько мне придется ждать, пока ты бросишь этого придурка. Но я знал, что в конце концов ты все поймешь, и я был готов ждать.
Его губы касаются моих, очень нежно, это даже не поцелуй. Но по спине все равно бегут мурашки.
– И сколько бы ты ждал? Недель шесть?
– Рассчитывал на шесть месяцев, но оказалось, я нетерпеливый.
– Значит, шесть месяцев. А потом?
Наши губы снова соприкасаются, еще один почти поцелуй. Теперь чуть дольше, но он отстраняется раньше, чем я успеваю поцеловать его в ответ.
– Потом бы я пустил в ход тяжелую артиллерию. Заставил бы школьников петь для тебя что-нибудь из репертуара Эда Ширана, отправил бы Хэнка с букетом цветов в пасти, испек бы кексы-сердечки. И даже позволил бы им подгореть – ты ведь такие любишь.