Хотя, если парашютист не врет насчет прямого попадания в иной мир, нары — дело не скорое.

Трупы валялись повсюду. Один даже стоял, заклинившись меж двух ветвей.

— Да, — проговорил с нервным смешком Юрик, — хорошо сделал местный полковник Кольт, что еще не родился.

— Почему? — спросил Витюня.

— Потому что он уравнял бы шансы.

Пока Витюня напрасно морщил чело, пытаясь постичь сказанное, Юрик вывернул оба кармана комбинезона, осмотрел их с не меньшей тщательностью, чем старатель свой лоток, и, уцепив дрожащими пальцами одинокую табачную крошку, хищно принюхался.

— Курить хочешь? — посочувствовал сердобольный Витюня.

Юрик одарил его злобным взглядом.

— Водки хочу, — буркнул он. — Много.

— Зачем?

— Чтобы забыться.

Аборигены занимались чем-то странным. Ну, закусивший губу раненый сел у сосны, привалившись спиной к стволу, — это было понятно. Ну, второй туземец нажевал листьев пополам с корой и каким-то несусветным лыком примотал жвачку к ранам первого — это тоже было более-менее понятно. Но за каким лешим пацан обошел своих мертвецов, снимая с них что-то, а потом сбегал к горушке, где остались несколько его побитых стрелами соплеменников, Витюня не понял. Через полчаса бежавшие приведут сюда такую шоблу, что сотней ломов не отмахаешься! Драпать же надо!

Парнишка вернулся бегом, неся что-то в горстях.

— Амулеты, наверное, — неуверенно предположил Юрик в ответ на немой вопрос. — Он их с убитых снял.

— Зачем? — пробасил Витюня.

— Наверно, религия. Опиум для народа. Трупы-то им бросить придется. Ты смотри, как бы они к этим трупам не прибавили наши, у них, по всему видно, с этим делом просто…

— Я смотрю.

Три уцелевших туземца совещались на своем тарабарском наречии, поглядывая в сторону негаданных спасителей. При этом они жестикулировали и временами показывали то на Юрика, то на Витюню. Чаще на Витюню.

— Чего это они? — спросил Витюня.

— Ты им нравишься, — объяснил Юрик.

— Чем?

— Ты толще.

Витюня сердито засопел, но не нашелся с ответом.

— Кажется, пора налаживать контакт. — Юрик закряхтел, прочищая горло, прислонил копье к сосне и принялся делать жесты, по-видимому обозначающие миролюбие: прикладывал ладонь ко лбу и сердцу, сплетал пальцы и тряс получившейся фигурой над головой. — Эй, мужик! Курить есть? Да, ты, тебе говорю… Фрэндшип, блин! Бхай-бхай! Хинди-руси! Ты — Туй, я — Маклай, ферштейн?

— Замолкни, — сказал Витюня.

— Чего это мне молкнуть? Ты хочешь, чтобы нам кишки выпустили? Я — нет. Сейчас закорешимся с этими, потом легче будет. Пусть ведут к своим. Вождю валенки подаришь, он тебя советником сделает. С привилегиями. Гарем хочешь?

— Замолкни, — сумрачно повторил Витюня. — Ушибу.

— Не догонишь. Э! Гля, уходят… Вот гады.

— А мы?

— Блин! И нам пора смываться.

— Куда?

— Я тебе что, путеводитель? — огрызнулся Юрик и сейчас же просветлел лицом. — О! Ты гляди!..

Трое дикарей делали очень понятные жесты: звали за собой.

Только сейчас, когда все осталось далеко позади, Юмми наконец осознала очевидное чудо: потеряв пятерых из каждых шести, им все же удалось отбиться от крысохвостых! Больше того: победить их на их же земле, ибо тот, кто, спасая жизнь, пустился в бегство, побит, побежден и проиграл. Славная, но горькая победа.