— Пойдем с нами, дедушка! — воскликнула Юмми. — Я умолю вождя! Он же не злой, он поймет!..

Не усмешка в ответ — улыбка. Прощальная.

— Я стал преступником однажды, когда впустил в наш мир двух чужаков. Я стал им дважды, когда не сумел их уничтожить. Теперь я сам побывал в Запретном мире. Неужели ты думаешь, что трижды преступнику есть место среди живых? — Лишь теперь бескровные губы старика искривились в усмешке. — Я останусь здесь. Мертвый мир убивает в несколько дней, он не заставит меня жить дольше, чем я хочу теперь, когда не сумел убить вас обоих!

— Дедушка!..

— Иди, — сказал Скарр. — Мне жаль, что моей ученицей стала именно ты. Лучше бы ты умерла тогда, во время черного мора. Так было бы полезнее для всех. Не стану гадать, может быть, ты сможешь жить с тем, что знаешь теперь. Если сможешь — забудь меня и живи. Открой Дверь, пока она еще над крышей, уходи и уводи своего мужа. Рожай ему детей, сопровождай его в походах, сберегай для Растака. И не думай о том, что когда-нибудь у нас станет еще одним мертвым миром больше. Нашим миром. Это случится еще не скоро, через сотни поколений. Не думай о том, что когда-нибудь предки в высшем мире не увидят на земле своих потомков!

— Дедушка! — Юмми всхлипнула. — Мы возьмем тебя с собой! Я не могу бросить тебя здесь, не могу!..

С собой? К Растаку? Глупенькая. А ведь она и впрямь способна уговорить мужа не бросать дряхлого дедушку на верную смерть. Но какая разница, ГДЕ умирать? Есть разница — КАК.

Хуже того: если Растак сумеет смирить первый гнев, он вполне способен сообразить, что живой Скарр полезнее мертвого — лютейший враг раскаялся, сдался на милость преданного им племени! Пусть даже раскаявшийся проживет недолго и вскоре угаснет по воле предков, давно ожидающих изменника для справедливого суда! Растак гневлив, но вовсе не глуп.

Ничего-то ты не понимаешь, внученька…

Пора. Пока слезы застилают ей глаза, пока скребет пятерней в клочковатой бороде ее муж, которого удалось все-таки озадачить — вряд ли надолго… Лук отброшен далеко, до него не добраться. Зато колчан с четырьмя оставшимися стрелами — вот он, в двух шагах. Сил должно хватить.

Если бы их хватило на два броска! Тогда можно было бы еще попытаться… Но нет, незачем мечтать о несбыточном. Двух бросков не осилить. Один — можно попробовать…

Нужно!

Не бросок — неловкое падение. Но и этого достаточно. Вот оно, древко стрелы, легкой стрелы, пригодной разве что для охоты на пушного зверя и мелкую дичь.

— Не-е-ет!..

Он успел уколоть себя. Затем стрелу вырвали из его пальцев, но это уже ничего не могло изменить.

Боли не было, но отчего-то стало трудно дышать. Несколько долгих мгновений Скарр еще жил и ловил угасающим сознанием отчаянный, режущий крик Юмми:

— Де-е-еду-у-у-ушка-а-а-а-а-а!!!

…А как тресну булавою,

Так еще не слаб!

А.К. Толстой

Сколько Витюня себя помнил, кто-нибудь всегда мешал ему выспаться. В детстве его без всяких церемоний будила поднявшаяся спозаранку мать и раздраженно звенела над ухом насчет того, что пора, мол, собираться в школу. Позднее его минимум трижды в неделю будил похмельный Шурка Подойников, сосед по комнатушке в общаге, с жалобными матюками собирающийся в институт к первой паре — при том, что раньше двух часов ночи никогда не ложился, извращенец. И, наконец, последние месяцы в ТОМ мире Витюню сгонял с постели механический будильник, громомерзко дребезжащий агрегат, специально поставленный творить свое подлое дело вне пределов досягаемости, дабы не вводить хозяина в соблазн спросонья убить его ударом ладони. Ненавидяще рыча, Витюня сваливался с кровати, атакующим танком устремлялся к мучителю через всю комнату и по пути успевал понять, что и на этот раз будильник останется жив, а вот его, Витюни, судьба немедленно облиться водой, одеться, швырнуть в рот что-нибудь питательное и постараться добраться до стройки без опоздания. Заказчик торопил, «новые русские», жилищно стесненные наследием проклятого прошлого, жаждали дома, и выходные случались редко.