Элли глубоко вздохнула и поставила фотокарточку на место.

– Я никому не скажу, что ты не принцесса, – решительно заявила она.

Лотти пришла в страшное замешательство. Если таким образом Элли хочет ее утешить, то не надо, она не вынесет этого груза вины.

– Нет, лучше скажи. Знаю, мне надо было быть настойчивее. – Лотти уселась напротив, на свою кровать, неожиданно ощутив в себе новые силы. – Можешь публично стыдить меня, как я того заслуживаю.

– Нет, ты не поняла, – сказала Элли, – я на тебя не злюсь. Ситуация, конечно, паршивая, но… – Она вновь опустила глаза на фото. – Возможно, это и к лучшему.

Лотти растерянно заморгала, пытаясь сообразить, в чем заключаются плюсы для них обеих.

– Может, выйдет очень даже здорово, если принцессой и дальше будут считать тебя.

Что? Она не ослышалась? Ответом ей стала обычная кривоватая улыбка Элли. Лотти быстро взяла себя в руки.

– Ты правда этого хочешь?

Изображать из себя принцессу? Это что-то из тех историй, которые она сочиняла в детстве. Элли вдруг расхохоталась, и Лотти подумала, что соседке по комнате скорее подошел бы титул «Принцесса Неуравновешенность». Элли вытерла слезы, выступившие в уголках глаз, и хрюкнула.

– Смех, да и только, верно? Лотти, я бы все на свете отдала, чтобы поменяться с тобой местами. С самого рождения я хотела только одного: не быть принцессой. И вот меня селят вместе с девочкой, которая помешана на принцессах. – Она глубоко вздохнула. – До приезда сюда мой круг общения ограничивался двадцатью людьми. За всю жизнь – два десятка знакомых!

У Лотти в буквальном смысле отвалилась челюсть.

– Ничего себе, – протянула она. – А разве так бывает?

Элли облизнула губу и взялась за медальон.

– Я – единственная наследница трона Маррадовы, но что поделаешь, если от роли образцовой принцессы меня всегда воротило. Единственным выходом было не объявлять меня официально будущей королевой и прятать во дворце, пока я не дорасту до исполнения своих обязанностей…

Лотти завороженно слушала, а сердце ее сжималось от сочувствия к бедной одинокой девочке.

– Не пойми неправильно, иногда мне удавалось улизнуть из дворца, но потом пошли разные толки, и родители посадили меня под домашний арест. И вот результат: мне уже пятнадцать, а как я выгляжу, знают лишь несколько доверенных лиц, приближенных ко двору, – с опущенной головой подытожила Элли.

Лотти подумала, что хоть жизнь ее и не баловала, но, по крайней мере, она имела свободу выбора.

– Я на них не помешана… на принцессах, – неожиданно вырвалось у нее. – Наверное, это прозвучит наивно, и все же… – Лотти нерешительно умолкла, но поняла, что обязана ответить откровенностью на откровенность. – Дело в моей маме. Понимаешь… Перед смертью она передала мне эту тиару и научила детской фразе, которую я до сих пор повторяю, когда мне тревожно или страшно. Я напоминаю себе, что должна вести себя как принцесса, и произношу такие слова: «Я буду доброй, храброй и несгибаемой». Глупо, конечно, но это что-то вроде заклинания. Оно всегда мне помогает, на душе становится легче, и я опять в порядке… – Лотти отвела глаза, боясь увидеть выражение лица Элли, но, к ее превеликому удивлению, та совершенно серьезно произнесла: