Я помню, что подумал в тот день, выйдя от Торрихоса: история Латинской Америки усеяна павшими героями. Система, основанная на коррумпировании публичных деятелей, немилосердно обходится с теми, кто отказывается коррумпироваться.
В следующее мгновение мне показалось, будто с моим зрением происходит что–то странное. Через лобби медленно двигалась знакомая фигура. Сначала я подумал, что это Хэмфри Богарт, но тот к тому времени уже отошел в мир иной. А потом я узнал его: одна из величайших фигур современной английской литературы, автор романов «Сила и слава», «Комедианты», «Наш человек в Гаване», а также статьи, которую я только что положил на столик перед собой. Поколебавшись минуту, Грэм Грин огляделся вокруг и направился в кафе.
Я хотел позвать его или побежать вслед за ним, но заставил себя остановиться. Мне показалось, что он хочет побыть один; кроме того, внутренний голос подсказал, что он может не захотеть общаться со мной. Я взял номер «Нью–Йорк ревью оф букс» и минуту спустя, к своему удивлению, обнаружил, что стою в дверях кафе.
Я уже завтракал в тот день, поэтому метрдотель посмотрел на меня с удивлением. Я глянул по сторонам. Грэм Грин сидел в одиночестве за столиком около стены. Я указал на столик рядом с ним.
— Вон там, — сказал я метру. — Я могу еще раз позавтракать за тем столиком?
Я никогда не скупился на чаевые. Метр понимающе посмотрел на меня и провел к столику.
Писатель был поглощен своей газетой. Я заказал кофе и круассан с медом. Мне хотелось узнать, что Грин думает о Панаме, Торрихосе, о Канале, но я никак не мог придумать, как начать разговор. Он оторвался от газеты, чтобы сделать глоток кофе.
— Извините, — сказал я.
Он пристально — или мне это показалось? — взглянул на меня.
— Да?
— Мне неловко вас беспокоить. Но вы ведь Грэм Грин, не так ли?
— Да, действительно, так. — Он тепло улыбнулся. — Большинство людей в Панаме не узнают меня.
Я заверил его, что он — мой любимый писатель, рассказал ему вкратце о своей жизни, включая работу в МЕЙН и встречи с Торрихосом. Он спросил, не я ли тот консультант, который опубликовал статью о том, что Америке надо уходить из Панамы.
— В «Бостон глоб», если я правильно припоминаю. Я был поражен.
— Довольно смело, учитывая ваше положение, — сказал он. — Может, вы пересядете ко мне?
Я пересел за его столик и просидел там, должно быть, около полутора часов. Во время нашей беседы я понял, насколько близок был ему Торрихос. Он говорил о генерале, как отец мог бы говорить о сыне.
— Генерал, — сказал он, — пригласил меня, чтобы я написал книгу о его стране. Этим я и занимаюсь. Это будет документальная проза — не совсем обычная вещь для меня.
Я поинтересовался, почему он предпочитал писать романы, а не документальную прозу.
— Художественная литература безопасней, — ответил он. — Как правило, я пишу о неоднозначных событиях. Вьетнам. Гаити. Мексиканская революция. Многие издательства побоялись бы печатать документальную прозу на эти темы. — Он указал на журнал «Нью–Йорк ревью оф букс», лежавший на столе, за которым я сидел раньше. — Подобные слова могут принести много вреда. — Он улыбнулся. — Кроме того, мне нравится писать художественные произведения. Это дает мне больше свободы. — Он пристально посмотрел на меня. — Важно писать о тех вещах, которые действительно имеют значение. Как в вашей статье в «Глоб» о Канале.