Приезжая в Панаму, я обычно останавливался в отеле «Континенталь». Однако в мой пятый приезд мне пришлось остановиться в отеле «Панама» через дорогу, поскольку в «Континентале» шел ремонт и было очень шумно. Сначала это неудобство меня очень раздражало: я считал «Континенталь» своим домом вдали от дома. Но теперь просторное патио, в котором я сидел, с его ротанговыми креслами и пропеллерами–вентиляторами под деревянным потолком нравилось мне все больше. Обстановка напоминала «Касабланку», казалось, Хэмфри Богарт мог войти в любую минуту. Я положил на стол номер «Нью–Йорк ревью оф букс», в котором только что закончил читать статью о Панаме, и уставился на эти пропеллеры, вспоминая вечер два года назад.
— Форд — слабый президент. Его не переизберут, — предсказывал Омар Торрихос в 1975 году. Он беседовал с группой влиятельных панамцев. Я был одним из немногих иностранцев, приглашенных в этот старинный элегантный клуб с вентиляторами под потолком. — Именно поэтому я решил ускорить решение вопроса о Канале. Сейчас самое подходящее время для начала политической битвы за его возвращение.
Эта речь вдохновила меня. Я вернулся в отель и написал письмо, которое в конце концов отправил в «Бостон глоб». Мне в офис перезвонил редактор с просьбой написать в раздел «Компетентное мнение». Статья «Колониализму в Панаме нет места в 1975 году» заняла почти полстраницы напротив редакционных статей в номере от 19 сентября 1975 года.
В статье назывались три конкретные причины, почему следовало вернуть Канал Панаме. Во–первых, «нынешняя ситуация несправедлива — и уже одно это является достаточной причиной для любого решения». Во–вторых, «существующее соглашение несет куда более высокие риски в отношении безопасности, чем риски от частичной передачи контроля панамцам». Я сослался на исследование, проведенное Комиссией по Каналу, которое пришло к выводу: «Движение по Каналу может быть остановлено на два года бомбой, заложенной кем–то в одиночку со стороны Гатунской дамбы». Кстати, именно на этой угрозе генерал Торрихос неоднократно публично акцентировал внимание. И в–третьих, «нынешняя ситуация создает серьезные проблемы для отношений между Соединенными Штатами и Латинской Америкой». Закончил я следующим:
«Лучший способ обеспечить бесперебойную и эффективную работу Канала — помочь панамцам получить контроль над Каналом. Поступая таким образом, мы могли бы гордиться поступком, подтверждающим нашу приверженность курсу самоопределения, которому мы поклялись быть верными 200 лет назад…
Колониализм был в моде в начале века (начало 1900–х), равно как и в 1775–м. Возможно, ратификация подобного соглашения может быть понятной в контексте того времени. Сегодня ей нет оправдания. Колониализму нет места в 1975 году. Отмечая свое двухсотлетие, мы должны это осознавать и действовать соответствующим образом» [41].
С моей стороны довольно смело было написать подобное, особенно учитывая тот факт, что не так давно я стал партнером в МЕЙН. Считалось, что партнеры должны избегать общения с прессой и, уж конечно, воздерживаться от опубликования политических обличений на первых страницах самой влиятельной газеты Новой Англии. По внутренней почте я получил целую кипу неприятных, в основном анонимных записок, приколотых к копиям газетной статьи. Я уверен, что одна из них была написана почерком Чарли Иллингворта. Мой первый проектный менеджер работал в МЕЙН уже более десяти лет (а я меньше пяти) и все еще не был партнером. На записке был нарисован череп с костями, а под рисунком была незатейливая надпись: «И этот коммуняка — партнер в нашей фирме?»