— Глазова работники? — лениво спросил я раненого.

Это был старый, уже седеющий воин, побывавший не в одной схватке. Многочисленные шрамы, отличное оружие, его как раз относили к куче трофеев, выдавали в нем не последнего человека в отряде, работающем под разбойников.

Воин понимал, что отходит и жить ему оставалось немного. Грустно усмехнувшись, он сказал:

— Жаль, что вот так… — закашлявшись кровью, он продолжил: — Русич с русичем. Сами себя…

— Твой хозяин выбрал неправильную месть. В принципе я его понимаю, сам бы мстил, но не такими же способами?! Ладно, побил Красновских. За что дружину сдал? Людишек его гнобит? Моральный урод твой боярин, по-другому и не скажешь.

В это время на поляну по узкой дороге выехали телеги, за которыми сбегал Михайлов.

— Какой бы он ни был, но мы ему клялись в верности… кха-кха… Он возьмет свое…

— Что он хочет сделать? — сухо спросил я воина, но тот, дернувшись, застыл. Готов.

— Успел что сказать? — спросил подошедший Михайлов.

— Успел… Снимайте и с этого кольчугу, — крикнул я двум стрелкам, они выносили из сторожки какие-то узлы: — Сказал только, что тот что-то готовит, но что — не успел, сдох раньше. Ты проверил, точно никто не ушел?

— Точно. У них в двух километрах табун пасется, там было трое. Сейчас за табуном присматривает Прохор. Надо людей туда отправить, чтобы лошадей перегнать.

— Хорошая новость, значит, покупка лошадей отменяется за ненадобностью. Сейчас десяток стрелков отряжу, пусть гонят трофеи, а остальные пока тут работают. Много добра взяли, надо еще телеги.

— Тут деревенька рядом, послать человека?

— Человека пошли, а сам возьми пять стрелков, посади их на лошадей и в Алексеевку. Нужно брать соглядатаев.

— Всех?

— Всех.

— Хорошо.

Михайлов, забрав тринадцать стрелков, ушел в лес к табуну. Один мальчишка-отрок убежал в деревню за телегами, направление ему показали, а остальные продолжали сбор трофеев и таскание тел разбойников в одну кучу.

— Что скажешь? — спросил я, подходя к Синицыну, он с интересом рассматривал одну из пищалей. Их, кстати, было не семь, а десять, еще три обнаружились среди убитых пушечной картечью.

— Пищали, причем этого мастера я знаю, — покачав в руках оружие, ответил старший канонир: — Хорошее оружие делает, долго служит.

— Как до него добраться?

— Верст сорок. Он в Новгороде живет, — спокойно ответил Синицын, укладывая пищаль к остальным. Там уже лежали пояса с чехлами, где находился боезапас.

— Хорошее начинание. Думаю, договоримся с ним о вооружении дружины и переделке под кремневые замки.

— Он уже стар, если только кому из семьи передал свои знания, — с сомнением проговорил канонир, задумчиво рассматривая увеличивающуюся кучу трупов убитых татей.

— Узнаем… Вершков, сколько там?

— Семьдесят шесть татей, боярин, — закончив считать, ответил десятник.

— Прибарахлились, — задумчиво проговорил я, глядя на целую кучу амуниции. — Ладно, ждем наших людей, когда они табун приведут и телеги, потом возвращаемся в усадьбу.

— Хорошо, боярин.

В усадьбу мы вернулись ближе к вечеру, все-таки слишком много трофеев, пришлось помучиться, пока все описали и погрузили на телеги. Крестьяне стали очень бледными, когда увидели эту кучу окровавленных голых тел. Даже их проняло.