Если кто-то захотел бы наказать участвующих в сегодняшнем убийстве, я бы снова и снова кричал: «Нет!» Я бы молил дать им то, в чем они отказали мне, – дать им второй шанс.
Мне жаль, что я здесь. Мне жаль, что все вы здесь. Мне жаль, что умер Джон Латтиг. И в первую очередь мне жаль, что все это произошло по моей вине.
Сегодня мы дадим знать миру, что, по мнению правосудия, второго шанса не существует. Сегодня мы дадим знать нашим детям, что иногда убивать – хорошо.
Сложившаяся ситуация приносит боль нам всем, здесь нет выигравших и проигравших. Люди, поддерживающие эту меру, считают ее справедливой. Люди, желающие, чтобы я остался жить, видят справедливость в другом. Здесь – столкновение идеалов, в котором каждая сторона привязана к тому, что считает правильным. Но кто не прав, если в конце концов мы все – жертвы?
В глубине души я хочу верить, что для наших идеалов возможен мирный компромисс. Пусть не для меня, а для тех, кто еще придет. В камерах смертников немало таких людей, как я, – хороших людей, которые поддались тем же ложным чувствам, но, быть может, еще не избавились от них, в отличие от меня.
Дайте им шанс поступить правильно. Дайте им шанс исправить ошибки. Многие из них желают искупить содеянное, только не знают как. Беда не в том, что другие люди не хотят им помочь, а в том, что система считает это ненужным.
Сегодня никто не одержит верха. Никто не ощутит удовлетворения. И никто не уйдет с победой.
Глава 8. Быть может, боль прекратится
Знаете, какой мой самый страшный кошмар? Что вы забираете меня в камеру смерти и казните, а на следующее утро я опять просыпаюсь в отделении смертников.
Томас Миллер-Эл, бывший заключенный отделения смертников
Мне не хватает терпения говорить с людьми, считающими наши законы варварскими.
Джон Б. Холмс-младший, бывший прокурор округа Харрис
После смерти Наполеона Бизли всю дорогу до дома я плакала. Сейчас казнили хорошего, в сущности, человека, думала я. Я была уже на грани. Никто не знал о моих переживаниях, и сегодня, глядя назад, я жалею, что никто ничего даже не заподозрил.
Если до отсрочки, данной Наполеону в 2001 году, я получала просто язвительные письма (бумажные и электронные), то потом их тон совершенно изменился. Поскольку я теперь работала в тюремной системе, отвечать не стоило, однако удержаться я не могла. Ведь я так переживаю из-за казни Наполеона, а на меня все набрасываются, обзывают бессердечной тварью. Я думала: «Вы меня совсем не знаете, вы даже не представляете, что творится у меня в голове». А что творилось у меня в голове, и вправду не знал никто, включая меня.
Некий пастор из Германии призывал меня «не содействовать машине смерти, делая такую грязную работу». Я пришла в ярость, и он получил от меня по полной. «Поразительно, – писала я, – как это служитель Бога может быть таким язвительным и нетерпимым».
Из Норвегии мне написали, что я должна «осудить позорный и варварский обычай смертной казни, а не поддерживать его, глядя, как умирают люди». Я ответила: «Не понимаю, как это у некоторых хватает смелости поучать совершенно незнакомого человека. У ВАС НЕТ ТАКОГО ПРАВА!»