– Ты звал, как мне передали. Вот он я.

– К делу. Передашь жрецам, завтра боги явят чудо. На площади колонна стоит, на ней копьё трухлявое, ржой изъеденное. Видел?

– Да.

– Так вот, завтра в полдень копьё будет как новое, ну и колонна тоже. Понял?

– Да.

– В Щецине в храме к тебе конь сам подойдёт. Дашь ему яблоко…

– Нет! – перебил я.

– Что, нет? – опешил говоривший.

– Не дам.

– Почему?

– Не хочу, чтобы всё повторилось, как на Рюгене. Придумай что-нибудь другое.

– Глупец! – плеснуло явным раздражением. – Сам же хотел воином света стать, для этого и надо тебе быть избранным. А по-другому никак, кроме как знак такой подать. Все воины так избирались, всех устраивало. Да никого и не спрашивали. Что ерепенишься?

– По-другому никак?

– Можно и по-другому. Только тебе это точно не подойдёт, да и добираться далеко и долго будешь.

– Ладно, пусть конь решает, быть мне воином или нет. У него голова большая…

– Опять глупец. Не конь решает, а боги. Через коня мы всем знак подаём.

– Да понял я, понял. Хорошо ещё, что через коня, а не через лягушку какую.

– Какую лягушку? Ты откуда знаешь?

– Не знаю. Это сказка у нас такая есть, про царевну-лягушку. Мол, поцелуешь её, и она в царевну превратится. Ну и полцарства за нею, само собой разумеется. А это что, правда?

– Ха. Куда же без полцарства. Сказка, говоришь… Ну-ну. Ты всё понял, человек?

– Что тут непонятного? Зайти в храм, конь на свиданку придёт, яблоко схрумкает… Постой, а где я яблоко сейчас возьму? Не сезон, однако.

– Ну-у, морковку ему дашь. Найдёшь морковку-то? Или тоже не сезон?

– Да не выращивают ещё морковку, не завезли. Брюкву выращивают. Мочёную найду, наверное. Пойдёт?

– Издеваешься? Брюкву! Жеребцу самого бога! Да я тебя самого заставлю эту брюкву ж… М-да. О чём это мы?

– А давай я ему хлебца кусочек дам. Пойдёт?

– Хлеб? Что с тобой сделаешь. Дай хлеб. Ступай к жрецам.

– Погоди-погоди.

– Что ещё?

– Помнишь мою просьбу к тебе на Рюгене? Ты обещал подумать.

– Вот я и думаю. Что переживаешь, времени-то прошло всего ничего.

– Второй год уже думаешь. Это вы, боги, вечны, а мы, простые смертные, каждый прожитый день считаем.

– Год прошёл, да-а. Я и не заметил. Ступай, подумаю.

– Опять, поду-умаю. Сколько думать-то можно, голова скоро станет как у того коня в Щецине…

– Поговори мне ещё. Разболтался. Совсем страх потерял? Забылся?

– Забылся, забылся, вот пойду сейчас и забудусь, сдохну где-нибудь. И вы за мной следом пропадёте. Что, страшно?

Заволокло окна серой хмарью. Заклубился, почернел воздух в храме, сгустился в центре зала, формируя огромную бородатую фигуру.

– Как со мной разговариваешь, человечек? Раздавлю!

Навис надо мной, протянул руку, ухватил поперёк груди, приподнял – перехватило удушьем лёгкие. Не вздохнуть – затрещали рёбра. Поднёс вплотную к лицу, вгляделся пристально стальными, стремительно чернеющими глазами, будто просвечивая насквозь. А в глазах молнии сверкают.

«Спалит к чёртовой матери. Или раздавит», – успела промелькнуть трусливая мыслишка. Собрал все свои силёнки, на одних морально-волевых запрокинул голову, встретился с тяжёлым взглядом чёрных клубящихся провалов с яркими росчерками слепящих сполохов внутри: