Весь страх не только сразу же вернулся, но и утроился. Я с ужасом смотрела на дверь, ожидая увидеть моего следователя, и скорее всего мучителя по совместительству, в любой момент, и одна только мысль о том, что он начнёт со мной делать, бросила меня в холодный пот. Я не могла больше сдерживать дрожь, и смотрела на дверь не мигая, стиснув пальцами предплечья до боли, всё ещё обнимая себя, как последнее средство защиты.

Дверь распахнулась и первым вошёл гестаповец, который меня и допрашивал. За ним последовал ещё один, и как только он вошёл в камеру, она будто ещё сильнее сжалась в размерах. Я сразу же его узнала. Группенфюрер СС доктор Кальтенбруннер. Он взглянул на меня со смесью удивления и озабоченности, но ничего не сказал.

— Герр группенфюрер, вы видели её файл, там все доказательства налицо, но она по-прежнему упрямится. Я предложил ей возможность подписать чистосердечное признание, но она отказалась. Так что… Делайте, что считаете нужным.

Доктор Кальтенбруннер медленно кивнул, взял папку из рук гестаповца и бросил её на стол.

— Вы можете быть свободны, Кунц.

— Но я думал, что вы хотели, чтобы я присутствовал при допросах, чтобы в дальнейшем я мог применить предложенные…

— Я сказал. Вы можете быть свободны.

Резкий и явно недовольный голос доктора Кальтенбруннера заставил Кунца нервно сглотнуть, после чего он почтительно склонил голову и быстрым шагом покинул камеру, закрыв за собой дверь. Не думала, что мне когда-либо могла прийти в голову такая мысль, но я бы предпочла, чтобы он лучше остался. В это время «самый лучший следователь Германии» достал свой портсигар, зажег сигарету и глубоко затянулся.

— Признаюсь, я не ожидал, что мы так скоро встретимся, фрау Фридманн.

Он произнёс это таким спокойным тоном, будто мы встретились на светском приёме, а не в допросной камере. А я уже даже дышать боялась, превратившись в комок натянутых до предела нервов, слишком напуганная, чтобы хотя бы моргнуть. Я с ужасом ждала, что он будет делать дальше.

— Почему вы дрожите? Вам холодно, или вы боитесь?

— И то, и другое, — едва прошептала я после паузы.

Он отложил сигарету, неспешно отцепил свой эсэсовский кинжал и положил его на стол. Затем он снял кобуру с пистолетом, которые последовали за кинжалом. Когда он начал расстёгивать свой китель, я изо всех сил вжалась в стул, как будто это меня бы спасло. Он двинулся за спинку моего стула, и я зажмурила глаза как только могла, вжав голову в плечи в ожидании удара или ещё чего хуже. Вдруг что-то тяжёлое упало мне на плечи, и я почувствовала себя окутанной теплом и запахом сигарет и одеколона. Я открыла глаза: он набросил на меня свой черный китель. Я ничего не поняла.

Доктор Кальтенбруннер тем временем уселся на стол всего в каких-то сантиметрах от меня и ободряюще мне улыбнулся.

— Так-то лучше, верно? Здесь бывает ужасно холодно.

— Спасибо, — прошептала я, всё ещё не находя своего голоса. Немного успокоенная его пока не агрессивным поведением, я с благодарностью завернулась в его китель, такой огромный на мне, что он закрыл меня всю, как одеяло. Вблизи сам австриец казался ещё выше и мощнее, чем при нашей первой встрече.