— Ну не знаю. Я, по правде говоря, не верю всем этим слухам о нём. Пока что он вёл себя исключительно как образцовый джентльмен.

Норберт сузил глаза.

— Я лично слышал, как этот твой «образцовый джентльмен» отдавал приказ об уничтожении всех непригодных для работы польских евреев в гетто, начиная с тех, кому за шестьдесят пять и заканчивая детьми младше восьми, инвалидами и беременными женщинами. Его слова. Я стоял в паре метров от него.

Я закрыла глаза и потёрла их рукой.

— Поверь мне, Норберт, я тоже много чего слышала. Я просто хочу сказать, что мне трудно поверить, что он может быть… не знаю. Злодеем.

— Ну так он и есть самый настоящий злодей. И не просто злодей, а холодный, расчётливый и бессердечный злодей, какого только можно найти.

— Зачем ему тогда спасать меня из гестапо, если он такой злодей?

— Когда ты попала в гестапо? И за что?

— Полтора года назад. Это было недоразумение, и я ничего не сказала, потому что не хотела, чтобы у папы случился сердечный приступ. Группенфюрер Кальтенбруннер был моим вторым дознавателем, и единственным, кто вообще взялся меня выслушать и во всём разобраться, когда первый хотел уже отсылать меня прямиком в Дахау. Так что, прости, но я не желаю слушать ничего плохого о человеке, который фактически спас мою жизнь. — «И не однажды», подумала я, вспомнив, как я чудом избежала того же гестапо в Польше, и снова благодаря вмешательству группенфюрера Кальтенбруннера.

Норберт продолжал хмуриться, ни слова не говоря.

— Не надо на меня так смотреть. Я вовсе не говорю, что группенфюрер Кальтенбруннер такой уж замечательный человек, я просто говорю, что мне трудно поверить во все эти сказки о нём. У меня ощущение, что вы все говорите о ком-то другом, как будто у него есть какой-то злостный брат-близнец или что-то вроде того.

Норберт наконец не выдержал и заухмылялся.

— Злостный брат-близнец?

— Ну да. Или он вроде того доктора из рассказа, «Доктор Джекил и мистер Хайд», ты помнишь? Того, где учёный пьёт сыворотку и превращается из доброго, всеми уважаемого профессора в садиста и убийцу? Только это современная версия, «Доктор Кальтенбруннер и мистер Гестаповец».

Норберт рассмеялся.

— В таком случае, сестрёнка, смотри, чтобы он ничего при тебе не пил.

Я заканчивала вот уже третью чашку кофе. Официант учтиво сложил у соседнего столика мои свёртки и пакеты, образовавшиеся после того, как я потратила полдня и, наверное, ползарплаты Генриха, накупая платья, шляпки, туфли и сумки, и теперь наслаждалась своим заслуженным перерывом после «тяжкой работы» жены высокопоставленного офицера. По крайней мере так это должно было выглядеть для окружающих; в действительности я так долго разгуливала по городу, чтобы наверняка убедиться, что за мной не было слежки.

После того, как я нашла маленькое кафе с открытым видом на площадь впереди и заказала лёгкую закуску, я могла сделать распоряжения о машине с шофёром, которая должна была отвезти меня обратно домой. Когда я позвонила в отель, Генрих сказал, что машина будет через полчаса. Водителем был наш новый радист, и я должна была передать ему сообщение, просто слова, которые опять-таки никакого смысла абсолютно не имели. Я надеялась, что у нового радиста окажется хорошая память, потому что у него будет всего пятнадцать минут, чтобы заучить послание наизусть.